Анька приехала, выпучила глаза на Колю, уже носившегося по квартире на пару с Вадиком, затем я ей продемонстрировала раненого Лешу, у которого был сильный жар.

– Чего делать? – спросила я Аньку, не сообщая при маме, что раньше была с ним знакома. – В больницу-то его нельзя. Врачи же ментам сразу про огнестрельное капнут. И как я буду объяснять его появление? Анька, думай. Ты же у меня сообразительная. Есть у тебя какой-нибудь врач, которому доверять можно?

Мама тут же завела свою любимую песню. Анька ее знала, так что только кивала, потом подругу озарила мысль, и она уверенной поступью отправилась к телефону, набрала какой-то номер, спросила Венечку, пококетничала с ним пару минут, обрисовала ему суть дела (в смысле, что за ранение, как себя чувствует подстреленный сейчас), затем продиктовала мой адрес, пояснив, что ее не будет, только мама подруги, чьим мужиком и является раненый. Я очень удивилась, узнав о том, что это уже мой мужик, но с комментариями не встревала, а Вадика с его вопросами отослала к тете Ане, по-моему, лучше владеющей ситуацией, чем я. Услышав мои слова, Анька скорчила рожу, но еще немного пококетничала с Венечкой, а когда повесила трубку, прямо заявила мне:

– Готовь триста баксов, а лучше пятьсот на всякий случай, – потом повернулась к моей маме и тоненьким голосочком добавила: – Тетя Люда, тут мой знакомый приедет, Настиного мужика посмотрит…

– Он не мой мужик! – рявкнула я.

– Тогда как он может быть моим папой? – встрял Вадик.

Коля очень внимательно прислушивался к разговору, пытаясь вникнуть в суть, но, пожалуй, у него это не очень получалось. Он только и переводил взгляд с меня на Аньку, потом на мою маму, потом опять на меня.

– В общем, приедет врач, похожий на Карлсона, – заявила Анька. – Вы что, обе хотите, чтобы этот у вас тут подох? – И она кивнула в сторону гостиной. – Вы хоть подумайте, как от трупа избавляться будете? Опять меня призовете в помощницы? Лучше, наверное, его вылечить. Хотя кто знает…

И Анька вспомнила, как лечила одного своего любовника от импотенции, сопровождая его на приемы к другому своему любовнику – врачу-сексопатологу, а потом тот, кого лечили и вылечили, ушел к другой бабе.

– А вы уже избавлялись от каких-нибудь трупов? – встрял Коля.

– Свят, свят, свят! – мама перекрестилась, в ужасе глядя на мальчишку.

А он предложил свои услуги – если понадобится, заметив, что в наше время от трупа избавиться – раз плюнуть. Мама закатила глаза. Вадик очень заинтересовался, как, впрочем, и мы с Анькой.

– Проблему надо решать, когда она возникнет, – наставительным тоном заявил умудренный жизнью Коля и добавил: – Вы, тетки, не волнуйтесь. У вас теперь мужик в доме есть. Я помогу.

Мама с Анькой не сразу сообразили, кого он имел в виду под словом «мужик», а «мужик» тем временем посмотрел на меня и уточнил:

– Настя, так это не твой хахаль раненый валяется?

– Это мой папа, – сказал Вадик, которому страшно хотелось иметь отца.

– Не было зятя, и таких не надо, – рявкнула мать. – Настя вечно кого-то на улице подбирает.

– Когда мужик поправится, надо на него посмотреть, а там решим, что с ним делать. Я, может, его себе заберу, – заявила Анька.

– Это если я его отдам, – возразила я. – У тебя генерал есть. Кстати, он не прорезался?

Анька покачала головой.

– Тетя Аня, а почему вы в трауре? – словно впервые заметил Коля. Я пока была не одета.

Анька (которую мальчишка почему-то величал тетей, в то время как меня просто Настей) пояснила, что мы вообще-то должны ехать на похороны. И так уже опаздываем. По ходу дела рявкнула на меня, чтобы одевалась. Потом добавила, что лучше бы мы отправились на моей машине, но в любом случае, ей кажется, что к выносу тела мы опоздали, придется прямо в собор ехать. Я глянула на часы и рванула одеваться, Анька последовала за мной: ей требовалось помочь мне сделаться Шушей – ведь на похоронах явно будут пресса, поклонники и поклонницы нашей группы, и перед ними я должна быть в своем сценическом облике, ну только без полного боевого раскраса и цепей, конечно.

Мама последовала за нами: она никак не могла успокоиться после столь бурного развития событий. Анька решила, что ей лучше пока вывести маму из моей комнаты и поговорить с ней, чтобы дать мне спокойно одеться, а Анька уже подключится на заключительной фазе. Она инструктировала маму, Колю и Вадика насчет дяди доктора, который скоро должен приехать. Я лично считала, что в остающейся команде самый здравомыслящий – Коля, вот только больно уж ушлый пацаненок… Не опасно ли мне его тут оставлять?

Я вспомнила про баксы, сунула нос в пакет, вынула пять стодолларовых купюр, остальные рассовала по разным местам в комнате, а пятьсот долларов оставила на своем письменном столе.

Вскоре я была готова: черная длинная шерстяная юбка, черный свитер, украшенный маленькой брошью с брюликами (не могла я без ничего поехать), черный платок был уже готов, но его придется надевать на парик, закрыв им патлы во время передвижений по городу. Парик я нацепила сама, потом крикнула Аньку.

При виде меня в парике Коля застыл на пороге комнаты, куда тоже сунул нос.

– Ой! – сказал он, закрыл глаза, потом снова открыл.

– Не мучайся, – усмехнулась Анька. – Шуша это, Шуша. Видишь, к какому великому человеку ты в дом попал.

– Да с вами тут свихнешься, – выдал Коля, помолчал немного, потом посмотрел на Аньку: – А вы кто?

– Имиджмейкер. Знаешь, кто это?

Коля кивнул. Образованный был пацан. Анька как раз похвасталась, что Шуша – это творение ее рук и ума. Коля ее похвалил. Она зарделась. Вадик носился кругами, мешая Аньке делать из меня Шушу. Она периодически на него рявкала. Мама подпирала косяк, наблюдая за моим превращением и все время напоминая, чтобы я чем-то прикрыла голову, а то соседи, не дай бог, узнают.

– Настя, спой чего-нибудь, – попросил Коля.

– Некогда сейчас, – сказала я. – И я ведь не одна пою.

– Вечером споет, – повернула голову Анька. – В особенности если сюда еще кто-то из наших заявится. И я подпою.

– Не надо ваших кошачьих концертов! – замахала руками мама. – Мало нам тут гостей. И вообще, Настя, как ты собираешься объяснять появление раненого мужика у нас в доме?

Я заметила, что никому ничего объяснять не должна и наши ребята не имеют дурной привычки шастать по комнатам. Коля опять все внимательно слушал, пытаясь разобраться в сложных хитросплетениях моих отношений с окружающим миром. Похоже, не разобрался.

Вскоре мы с Анькой были готовы к ратным подвигам. Выглядели мы скромно, но стильно. По нашему внешнему виду сразу можно было понять, куда мы держим путь. Анька сгребла охапку цветов, ею закупленных и оставленных у меня в прихожей, и мы тронулись в путь, на прощание пожелав домашним особо за нас не переживать.

– Когда будете-то? – спросила вдогонку мама.

Я пожала плечами.

– Настя, не напивайся, – крикнула родительница на прощание.

– Я на машине.

– Тем более не пей, чтобы никуда не врезаться.

Послушать мою маму, так я просто алкоголичка. Что Коля подумает? И Леша, когда придет в чувство? Работая в ресторане, я вообще алкоголь не употребляла. Не могла же я петь пьяной? Да и сейчас перед концертом или записью я ни капли в рот не беру.

24 ноября, среда, день

– Так куда едем? – спросила я у Аньки, заводя машину.

Она глянула на часы, прикинула и решила:

– Давай сразу в собор. Хоть туда вовремя приедем. А на месте сориентируемся.

Так мы и сделали.

Движение регулировал представитель доблестного ГАИ, или как там они сейчас называются, меня он тут же признал, козырнул и машину пропустил. Я припарковалась в ряду других дорогих авто, прибывших тоже сразу к собору. Чего мелочиться с выносом тела?

Не успели мы с Анькой выйти из машины, как тут же были окружены толпой корреспондентов, желающих получить от меня какие-то комментарии по поводу всех постигших нашу группу несчастий. Я от комментариев воздержалась, представителям СМИ улыбалась, но не широко, как обычно, а скромно, чередуя улыбки скорбным выражением. Слезу выжать не удалось, хоть я и старалась.