Она подумала и со мной согласилась, сообщив, что Алика, Юрку и Женьку она упомянула просто для порядка, чтобы я имела полное представление о происходящих событиях.

– Кто еще был за кулисами? Поклонницы какие-нибудь прорывались?

– Нет, такого, как позавчера, не было.

В субботу за кулисами каким-то образом оказались две девицы (до сих пор неизвестно, как они проникли внутрь, преодолев внушительный заслон из охранников у входа), выследили, в какую гримерную удалился в антракте Андрюша, и ждали его там после концерта. Но они, по всей вероятности, не знали о существовании Агнессы Геннадьевны, устроившей им достойную встречу – примерно как Анька вчера операм, копавшимся в моих вещах.

– Слушай, а ведь если девки как-то проникли в комплекс, значит, туда можно пройти незамеченными? – посмотрела я на подружку. – Куда этих девок дели?

Анька пожала плечами.

Я вспомнила вопли Агнессы Геннадьевны, гонявшейся за претендентками на тело ее сыночка под дикий смех как нашей группы, так и ребят в камуфляже, мимо которых эти две красотки умудрились просочиться незамеченными. Вообще-то при входе всех самым тщательнейшим образом проверяли, как правило, там стоял или Леонид Борисович, говоривший охране, кого пропустить, а кого гнать в шею, или, если он был чем-то занят, – Алик. После того как все собрались, вход закрывали. Охране было строго-настрого приказано никого не пропускать. На этом Леонид Борисович стоял строго.

А что если Леня пропустил кого-то, с кем собирался поговорить, пока у нас идет концерт? Я точно знала, что он никогда не терял времени зря и часто назначал встречи именно во время концерта. У него было даже два сотовых телефона, чтобы нужные люди всегда могли дозвониться. Максимов никогда не сидел без дела. Случалось, что и нам после выступления приходилось улыбаться спонсорам или каким-то типам, функции которых мне были не совсем понятны, но я в них никогда не вникала, полагаясь на Леонида Борисовича. В таких случаях я всегда старалась выглядеть наименее привлекательно (что после трехчасового концерта, выматывающего до предела, бывало не так уж и сложно), чтобы на меня эти спонсоры никаких видов не имели. Правда, увидев меня вблизи – потную (я в таких случаях специально не вытиралась и душ не принимала), тощую (подкладку из лифчика я тут же тайно передавала Аньке и демонстрировала торчащие из боков кости), разукрашенную, как индеец на тропе войны, да еще и с кислой физиономией, которой я старалась придать дебильное выражение – практически все спонсоры теряли ко мне интерес, тем более что рядом колыхалось Анькино пышное тело. На нее все взоры и обращались. Анька с мужиками кокетничала и во многих случаях помогала Леониду Борисовичу выбить для нас деньги. Наша же группа интересовала всех только как товар. Я радовалась.

C самого начала певческой карьеры я выбрала для себя определенный тип поведения, так как была наслышана и от выступавших на сцене, и от знакомых, через что приходится проходить девчонкам, желающим сделать карьеру в шоу-бизнесе. «Со своим продюсером надо спать», – говорила мне одна эстрадная дива, добившаяся совсем небольшого успеха (по сравнению с нами), еще одна заявила об этом прямо с телеэкрана. Часто комментарии выражались только нецензурной лексикой. Поэтому мы с Анькой с самого начала договорились изображать лесбиянок (целовались и ласкали друг друга на публике.) По-моему, до сих пор никто не знал точно, так это или нет, в том числе и Максимов. Но подружка иногда показывала, что интересуется и мужчинами, я же этого в присутствии наших не показывала никогда, демонстрируя полнейшее равнодушие к противоположному полу, а иногда даже и агрессивность – если меня очень настойчиво добивались. Члены группы сопровождения считали своим долгом предупредить об этом тех, кто хотел до меня добраться через кого-то из них. После нескольких расцарапанных физиономий коллеги перестали даже попытки делать с кем-то меня познакомить. Леонид Борисович оказал мне в этом неоценимое содействие, точно уяснив мою позицию. В прессу обо мне просачивалась противоречивая информация, правда, Леонид настаивал на муссировании образа секс-символа, но для народа моя личная жизнь была покрыта тайной. А народ тайны любит, в особенности если иногда что-то подается полунамеками: понимай, как знаешь, строй догадки. На пресс-конференциях я таинственно улыбалась, если речь заходила о моей личной жизни.

Лишь один из моих мужчин, которые появились за последние три года (а таких набралось четверо), знал, что я – Шуша, правда, ни с одним из четверых отношения у меня не сложились: никому не нравились мои постоянные отлучки в командировки и большая занятость. И почему все мужики хотят заполучить меня в собственность? Как только начинают проявляться собственнические инстинкты («Я посажу тебя дома», «Незачем тебе работать», «Ты будешь работать женой»), я исчезаю. Один, увидев меня с Женькой, устроил дикую сцену ревности. Это мне тоже не нравилось. Возможно, я слишком разборчивая. Или очень независимая. А тот, что случайно узнал, что я – Шуша, мгновенно захотел погреться в лучах моей славы (типа Женькиной Юльки), стал требовать, чтобы я заявила в прессе о нашей любви, тут же изъявил желание познакомить меня со своей мамой и друзьями («Мы тут с ребятами собираемся, ты нам споешь», «Мама пригласила своих подруг, может, вы зайдете всей группой?»). Я исчезла, попросив помощи у Максимова, который постарался быстренько организовать нам гастрольный тур. Парень, правда, обрывал мне телефон (как и его мать), но моя собственная мама была тверда как скала (поклонник ей не нравился сразу), на прессу парень выйти не смог. В общем, я стала недоступной, и через полгода милый друг все-таки понял, что я для него потеряна навсегда.

Отец Вадика свалил, узнав, что я беременна. C тех пор я его не видела. Он даже ни разу не поинтересовался, кого я родила и родила ли вообще. Сыну я говорила, что мы с мужем расстались до его рождения (что соответствовало действительности) и папа уехал жить в другой город. Отец для сына всегда был хорошим: душевное спокойствие Вадика было для меня важнее моего мнения о его папочке.

Да, конечно, я хотела семейного счастья, хотела, чтобы у моего сына был отец, а у меня – муж, но пока ничего не получалось. Достойные мужчины были или слишком стары, или предпочитали лиц своего пола. Ну или я не испытывала к этим мужчинам никакого физического влечения, считая их своими друзьями (например, Женьку).

– Слушай, а кто-нибудь мог беспрепятственно выйти из комплекса? – спросила я Аньку, возвращаясь к нашим баранам. – Ну, в смысле охрана на входе остановила бы его?

– Думаю, нет, – медленно произнесла Анька. – Зачем останавливать выходящих-то? Не впускать – ясное дело, а выпускать по идее должны бы всех.

– Надо проверить, – заявила я и предложила проехаться до комплекса, благо что дорога туда от моего дома заняла бы не более двадцати минут.

– Значит, Ритку на сегодня отменяем? – уточнила Анька.

Я кивнула, сказав, что ей сейчас все равно не до нас, да мы и никогда не были близкими подругами, и пошла переодеваться. Анька крикнула вслед, чтобы я не забыла прихватить с собой один из париков – иначе меня никто из парней на входе не узнает. Я ответила, что всегда проходила внутрь без парика. Так тебя Леонид пропускал, напомнила Анька.

В общем, мы потратили еще полчаса, превращая меня в Шушу, правда, боевого раскраса на моем лице было меньше обычного, да и многочисленные цепи я оставила дома, хотя и надела кожаную куртку (теплую).

– Куда ты такой кикиморой поедешь? – всплеснула руками мама и попросила накинуть на голову хоть какой-нибудь платок, чтобы соседи меня в этом обличье не увидели – никто из них не представлял, кто живет рядом с ними.

Мы с Анькой переглянулись. Мама тем временем сбегала к шкафу в ее комнате и вернулась с большой цыганской шалью, которой я и прикрыла парик. В машине сниму.

Соседей по пути мы не встретили.

Мы загрузились в мою «БМВ» и рванули к комплексу. Припарковалась я там, где Анька обычно ставит свою тачку. Комплекс сиял огнями.