— Что скажите, д’Орсини? Как вам беотийцы без доспехов?

— По мне бы лучше с оружием. — пробурчал командир охраны. — Вон как вырядились. А что, не дать ли нам лишний крюк через болото?

— Симон, а я? — королева смотрела на него укоризненно. — Если ты не жалеешь свою праздничную одежду, пожалей хоть мое платье.

— Прошу прощения, Ваше Величество. — рыцарь улыбнулся. — Ради вашего платья, я готов потерпеть чистых беотийцев, хотя их бы стоило хорошенько окунуть в грязь.

Хельви расправила сбившийся с крупа лошади алый шлейф. Леди в красном — таков был ее сегодняшний выбор: царственно и хорошо видно издалека.

— Что ты скажешь о Деми?

«Очень слащавая физиономия. Просто блевать тянет». — подумал Симон.

— Да ты не на того смотришь! — возмутилась королева. — Тот, кто тебе так не нравится, маркиз Сейнмур, глава посольства.

Д’Орсини всегда поражала способность Хельви читать его мысли. Королева, смеясь, говорила, что он, Симон, живет чувствами, и все они написаны у него на лице. Рыцарь в этом сомневался. Просто она немного ведьма, королева Хельви, настоящая христианская ведьма, отказавшаяся от своего колдовства, ради любви к Богу и Гранару. Он-то знает. Он ее видел и в бою, и над сожженным телом Монфора (вот, когда Симон себя проклял!) и у серых камней в горах.

— Так что ты скажешь?

«А что сказать? Если этот в белом не Деми, а какой-то маркиз, то чего он так вырядился? И кто ж тогда жених?»

— В синем плаще. Видишь? — вновь подсказала Хельви. — Сейчас убрал подзорную трубу от лица.

— Н-да. Ничего себе. — неопределенно провозгласил д’Орсини. Чего она от него добивается? «Вот женщины! Разве можно так сразу что-то сказать? Ну приятное лицо у парня. Ну и что с того? Мало ли беотийцев с приятными лицами мы положили на двух войнах?»

Три большие лодки спустились на воду, и беотийское посольство поспешило погрузиться в них.

«Ну в лодку он хорошо прыгает. — констатировал Симон. — То же мне достоинство!»

Легкие суденышки на веслах подошли к берегу. Сопровождавшие свиту королевы слуги помогли втащить носы лодок на песок, чтоб вылезающие из них господа не замочили праздничной одежды. После краткого представления всем беотийцам подвели лошадей.

Хельви очень боялась, что у Харвея все еще болят ноги. Ей не хотелось, чтоб лорд Деми демонстрировал свою слабость на глазах у рослых южно-гранарских рыцарей, буквально родившихся в седле. Все, что она могла для него сделать, это найти на конюшне самого спокойного жеребца. Им оказался Кайлот, гуархайский скакун мышино-серой масти, который не смотря на свою покладистость, бегал довольно быстро, о чем говорило даже его имя — обгоняющий ветер. Лорд Дерлок дорогой с удивлением поглядывал на лошадь для жениха и не сказал гадость только потому, что думал медленно.

Сам Харвей тоже мучительно боялся показаться смешным. Он больше не хромал, во всяком случае так заметно, но вот с верховой ездой… дело обстояло куда хуже. В конце концов герцог так испугался опозориться перед всеми, что решил положиться только на руки, и взлетел в седло, не касаясь стремян.

Этот привычный жест будущего владыки Гранара согрел сердца кавалеристов и очень разозлил Босуорта, который как раз к этому времени придумал, какую колкость сообщить Хельви по поводу женихов, разъезжающих на клячах для беременных женщин на седьмом месяце.

— Прошу извинения за причиненные неудобства, господа! — громко сказала королева, обращаясь к беотийцам. — Но с природой не поспоришь: она немного поплакала, немного посмеялась, и вот мы уже вынуждены преодолевать болота и разлившиеся рукава реки.

Маркиз Сейнмур едва слышно застонал.

— До Даллина мы поедим верхом. — продолжала Хельви. — Там нас ждет торжественная встреча, ибо именно туда должно было прибыть посольство. Поторопимся, господа. — она посмотрела на солнце, уже явственно вышедшее из-за леса и начавшее припекать. — В полдень открытие процессии к собору, потом венчание и праздник. У нас не много времени.

«Итак, до Даллина три часа. — подумал Харвей. — Во сколько же она встала, чтоб приехать сюда? В шесть? А туалет, а волосы? Четыре — пять часов утра. Она уже полсуток на ногах, а все только начинается».

Сам Деми не ложился. Вернее ложился, но не заснул. Лорду не понравилось бы, если б кто-то назвал его сентиментальным. Но последняя ночь на маленьком островке Беота вызвала у адмирала наплыв тоскливых чувств. Куда он едет? Зачем? Им распорядились, как картой в большой игре. Чужая земля. Чужие люди, к тому же заранее предубежденные против него. Даже будущая встреча с сыном не особенно утешала герцога. Мальчик всегда рос вдали от него, у Деми просто не хватало времени видеться с ребенком. Они не были друзьями, не играли вместе, не удили рыбу — Харвей сейчас с точностью не сказал бы, какого цвета у Персиваля глаза. Просто герцог не мог предать его, как не мог предать всех остальных. К тому же, как-то само собой разумеется, что, если у тебя есть сын, то значит ты его любишь.

Прошлой ночью, ворочаясь в неуютной корабельной постели, адмирал вдруг понял, что не испытывает к ребенку ровным счетом никаких чувств. Если б дело обстояло иначе, если б в Гранаре его ждал хоть один близкий человек, ему сейчас бело бы в сотню раз легче ехать туда.

— Когда я увижусь с сыном? — спросил Харвей у королевы.

Их лошади ехали быстрым шагом чуть впереди остальной процессии.

— Мальчик в Гранаре, нашей столице на юге, куда мы отправимся из Даллина после окончания торжеств.

Деми поднял бровь. Ему хотелось знать, почему ребенка не взяли на свадьбу, но он ни за что бы не задал этот вопрос, опасаясь получить прямой ответ о том, что сын жениха от первого, едва ли теперь законного, брака будет лишним на празднике.

Хельви его поняла.

— Персиваль еще маленький для таких больших путешествий. — сказала она. — Дорога из Беота в Гранар совершенно измотала его.

— Он здоров?

— Здоров, но еще слаб. За ним хорошо присматривают, не бойтесь, лорд Деми.

Слова Хельви его вполне успокоили.

— Как прошло время после моего отъезда? — королева должна была поддерживать любезный разговор с женихом. Ей было немного не по себе рядом с Харвеем, тем более что она спиной чувствовала тяжелый взгляд Дерлока. Беседа отвлекала внимание и предавала Хельви уверенности.

Лорд поведал о подробностях церемонии сложения вассальной присяги, и о том, как рвал и метал Дагмар, узнав об исчезновении Персиваля. Оба рассмеялись.

— Делать-то все равно было нечего. — развел руками Харвей. — Сажать меня снова в крепость — договор подписан. — он чуть помрачнел. — Мне пришлось передать права на оставшийся кусок Западной Сальвы прямо королю. — Харвей передернул плечами.

Так что теперь он нищ, и нищим его сделала эта красивая молодая женщина в красном платье! Ему захотелось сказать ей какую-нибудь колкость.

— Это то самое платье, которое вы заказали в Беоте? И о котором было столько слухов при дворе? — он не предполагал, что его скрытая в тоне насмешка настолько попадет в цель.

— Нет. — Хельви вспыхнула. — То платье… — она запнулась. — Пропало, сгорело, утонуло. Словом больше не существует. Это — лишь бледное подобие шедевра.

Подобие было не такое уж и бледное, как заметил Харвей. Пожалуй, гранарская золотая вышивка по шелку способна украсить любую женщину. Хельви выглядела очаровательно. Но… он не видел того платья!

А судьба изделия беотийских мастериц действительно была плачевна. С ним разделался лорд Босуорт при совершенно необычных обстоятельствах.

Малютка Нолли вернулась в Гранар в слезах и вынуждена была остаться в королевском замке до возвращения Хельви. Первое время она горевала и никому не показывалась на глаза. Но юность брала свое. Не может же 15-летняя девушка сидеть взаперти, когда наступает самый таинственный из всех летних праздников — день Ивана Купалы — и дворец, город, окрестные села сливаются в огромном цветном котле карнавала.