У ПАМЯТНИКА МАЯКОВСКОМУ Стих отгремел последний — И над Россией Стоит он — Двадцатидвухлетний, Стоит красивый! Стоит бронзовый, Стоит каменный, И небо над ним Розовой храминой! Был бы памятник, а найдутся Голуби и вольнодумцы! Руки в карманы сунувши, Глаза подымая вверх, Читают сердитые юноши Стихи про атомный век, Про атомный, про урановый Читают, сердца протаранивая! Гневные, запальчивые Девочки и мальчики Выходят, как на подмостки, А сверху над головой Памятник-Маяковский Слушает, как живой. От стихов в столетьи атомном С ног диктаторы не валятся, Но когда-то и на мамонтов Выходили люди с палицей! Клыкастых мамонтов Косматые массивы— Кому они ныне памятны? А люди и ныне живы! Девочки в скромном ситчике, В открытых рубашках мальчики Вот они, — динамитчики, Перовские, Кибальчичи. Восторженные девчата, Поэты неряшливые— Вот — взрывчатка Самая страшная! В кабинетах и президиумах Облысевшие держиморды — Видимо-вас-невидимо Расселось балластом мёртвым! А солнце проглядывает, Рассвет дымит! Это под вас подкладывают Мальчики — динамит! ГРИНВИЧ ВИЛИДЖ, 1970 Ходят парни, увешаны бляхами. Ходят девки в штанах раструбом. И на шеях болтаются, брякая, Амулеты с акульим зубом. Грозные лица пророков, Лица марий магдалин. Но в сердцах не шумит у них вереск долин, А гремит Динамит И пироксилин. Эх! Поднять бы на воздух Купол со знаменем в звёздах! Эх! Разнести бы в куски Всё от доски до доски! Чтобы в зареве багряном Зубья высились руин. ЛСД. Марихуана. Кокаин. И героин. А у папенек, а у маменек По десять домов каменных! В банках тыщи, Порядок заведенный, И океаны скучищи За каждой тарелкой обеденной. И на папаш Дети глядят брезгливо: Дескать, родитель наш Пышно созрел для взрыва. Папашу на бочку пороховую, Да запалить фитиль! И сразу же Синюю птицу живую Поймают Тильтиль и Митиль. Я в жизнь прославляю веру — Жить не разнравилось мне. Подыскиваю пещеру На солнечной стороне. После великого взрыва Великим пойдём путём: И колесо, и огниво Снова изобретём. * * * Занавеска над ванной, как парус. А я в ванне сижу и купаюсь. Я блаженствую, я разомлел. Моя очередь жить на земле. Я купаюсь, я мылюсь, я парюсь, Надо мной занавеска, как парус. Я смотрю, как искристая пена Угасает на мне постепенно. Уплывает в парах моя ванна С занавескою из целлофана, Уплывает средь пара и плеска Целлофановая занавеска. Я блаженствую, я разомлел. Моя очередь жить на земле. Моя очередь спать и проснуться, Пить чаи из цветастого блюдца. Я свой собственный важный посол, Уплывающий в мыльный рассол, Я министр без штанов и портфеля, Простофиля и пустомеля, Моя очередь жить нараспашку, Нализаться в веселой компашке, Чтоб в звенящем, блестящем бокале Далматинские звезды мигали, Чтоб луна мне казала гримасы (Занавеска звенит из пластмассы). А луне холодок нипочём. Так и прёт с оголённым плечом. За окном океаны косматы (Занавеска дрожит из пластмассы). И меня пролетающий ангел Поливает из лунной лоханки. Звезды сваркой слепят автогенной, Звезды падают мыльною пеной, Занавеска, как парус, над ванной, А я в ванне блаженный и пьяный. * * * Блещет осень окалиной На листве жестяной. В беспорядке навалены Облака надо мной. И деревья вдоль длинного Пролетают шоссе В серо-буро-малиновой Одичалой красе. В легковом, темнолаковом Я носился авто, Я тоску уволакивал Километров на сто, Чтоб все беды и горести На прогоне сквозном Горизонтом и скоростью Заливать, как вином. Ходит ветер задирою, Лист мелькает, багрян, И закат спроектирован На широкий экран. Листья машут и кружатся, И летят, и летят, И охваченный ужасом, Я влетаю в закат. Мы летим вверх тормашками – И машина, и я, Грохотаньями тяжкими Тишину раскроя. У какой-то обочины Я сиянием стал, И в куски развороченный Разлетелся металл. …Вся дорога осенняя В красноватом чаду. Никакого сомнения, Что уже я в аду. И в авто темнолаковом Я плыву по шоссе, День и ночь одинаково Шебуршит в колесе. И в сидении кожаном, Погружась с головой, Я сижу подытоженный, Как баланс годовой. Автострада протяжная Предо мною легла, И какие-то важные У меня есть дела, А у туч — фиолетовый Или розовый цвет. Право, дела до этого Никакого мне нет. Непрерывно по радио Слышу я репортаж. Непрерывно в досаде я На осенний пейзаж: Ну какой же от осени Человечеству прок? Только листья разбросаны У шоссейных дорог. Восседаю подтянутый. Мы такие тут все. Мы серьезны. Мы заняты. Мы плывем по шоссе. Мы солидные личности. Каждый грузно-суров. Никакой хаотичности. Никаких катастроф. |