Лично мне вполне хватает моего собственного воображения и моей интерпретации произведений искусства, насколько бы мои невнятные идеи не отличались от идей художника. И, несомненно, если искусство что-то значит, тогда, отчасти, оно само по себе означает действие. Деятельность не столько художника, сколько зрителя. В конце концов, если бы важен был только художник, тогда он мог бы уничтожать картины сразу по завершению творческого процесса и не показывать их никому.

Это процесс, погоня за недосягаемым совершенным моментом, высший неуловимый оргазм нимфомана, всегда желанный, всегда недостижимый, иллюстрирует деятельность искусства, как функции управления, столь же вызывающий привычку и совершенно убийственный, как Героин. Путь, который ведет не к просвещению, но лишь в пустую выбеленную комнату. «In girum imus nicte et consumimur igni».

Я не хочу сказать, что создание произведений искусства должно быть автономным, создаваемым в стороне от практики реальной жизни. Я далек от этого. Я говорю о том, что искусство, смешанное с жизнью не должно быть исключительно биографическим (Ричард Лонг вчера отправился на прогулку в леса и посмотрите, что он нашел). Искусство должно обращаться непосредственно к зрителю. Жизнь художника и его опыт без сомнения важны, даже первостепенны для его работы (как, например, по общему мнению, авария для Бойса или католичество для Леонардо), но в произведении искусства более важна реакция, которую оно вызывает у зрителя, но не объяснения произведения, диктуемые в самовлюбленных статьях каталогов. Мне кажется, что равновесие колеблется от искусства к художнику, или точнее, к перфомеру. На что же должны реагировать зрители, на творение или на творца? Зачастую кажется, что нас призывают отреагировать на художника, просто потому, что нас убедили, что он «что-то прочувствовал», как это объясняется в каталоге. К несчастью, мы оставлены один на один с объектом, который ссылается на концепцию. Мы оставлены с чистым полотном, нетронутой грудой кирпичей. Важна деятельность, мысль, мы можем оставаться убежденными, всегда происходит где-то еще. Это результаты. Искусство, не как представление о том, что кто-то видел, не искусство ради эстетических красот, но искусство — закодированное напоминание только о процессе — процессе искусства, удивление самонадеянной позиции художника — вот, что это такое, вот, что значит быть художником! В этом объяснение всего этого, этой чепухи, но вы, мерзкая публика, массы, не понимаете этого. Даже интеллектуалы не понимают. Они изучают это, восхищаются, вырабатывают замысловатые мнения, но они не понимают этого, потому что, о, блаженство, оргазм, я такой восприимчивый, они просто не могут этого понять, потому что они — не художники.

Настоящее искусство говорит о жизни, как о пережитом, отредактированном и представленном художником. Оно не нуждается в объяснении и дешифровке создателем, куратором или критиком. Оно должно быть самодостаточным и рассматриваться, изучаться и оцениваться согласно соответствующим критериям и пониманию отдельного зрителя, который может узнать, или не узнать себя в нем. (Он может счесть это шедевром, он может счесть это дерьмом). Не через деятельность художника, не через слова и названия, но через предмет искусства. Для этого не нужны каталоги или злоупотребление словами. Большая часть современного искусства не имеет успеха, потому что упорно стремится к закодированию, оно старается быть просто кодом, который, когда его взламывают (когда присуждается бессмысленный диплом, объясняется тезис), обнаруживает мало смысла, если вообще что-то обнаруживает. Обычно стили и школы означают просто коды распознавания.

Что интересно в изобразительном Искусстве так это наблюдение, какой эффект оказывает на него информация. Что художник подразумевает (редко хоть что-нибудь), как правило отличается от того, что предполагает наблюдатель. В самом деле, многие знаменитые произведения искусства стали знаменитыми только потому, что люди все еще пытаются интерпретировать их. Чем более проницателен художник, тем лучше он контролирует впечатление, производимое на зрителя. В этом смысле, несмотря на то, что я зачастую чувствую, искусство может иметь более скрытую, но очевидную общественную ценность, чем подразумевалось. Но простая формула, которая применяется в мире искусства, зачастую оставляет под вопросом обоснованность большей части этих произведений, несмотря на то, что мир искусства сопротивляется этому или неспособен примириться с фактом. В качестве примера можно привести гигантскую увеличенную фотографию фрагмента вируса ВИЧ — она выглядит эстетично и совершенно неузнаваемо, ее цветной отпечаток изящно наложен на фотографию распятия. Можно назвать это творение «Воскресение» и продать за 1000 долларов местному епископу, который повесит ее у себя над кафедрой, или, если у вас хороший агент, назовите это «СПИД-Христос» и, если она достаточно большая, продайте либеральному нью-йоркцу за 100 000.

Многое в искусстве связано с простым опытом — проиллюстрировать, как общество обрабатывает информацию, как с ней обращается и делает на этом деньги. К несчастью, мир современного искусства полон таких самодовольных, очевидных заявлений. Мир искусства забывает об искушенности тех людей, которые решили не становиться их аудиторией, и их возможности в 1990-х годах очень быстро впитывать идеи. Поэтому такие Заявления могут быть лишь написаны на оборотной стороне пачки сигарет в качестве забавных афоризмов. Это вид искусства, создаваемого людьми, которым приходится объяснять словами, чего же они пытаются добиться.

Существует, тем не менее, искусство, которое само по себе не преследует общественно-политических целей. Многое в искусстве, будь оно абстрактным или предметно-изобразительным, привлекает мало или совсем не привлекает внимания предполагаемой интеллигенции из средств массовой информации, связанных с искусством, просто потому, что оно немодное, социально-бессмысленное или имеющие смутное отношение к общественным проблемам, чисто эстетическое, пустая демонстрация или декорация, которая подчас способна выйти за пределы языка или нормальные критерии оценки. Искусство, которое затрагивает глубинные, инстинктивные, «естественные» осязательные чувства. Некоторые интеллектуалы могут поспорить, что подобное декоративное искусство не заслуживает серьезного внимания и, в любом случае, такие врожденные эмоции и формы сознания не существуют в природе, они создаются традициями, потребностями и чаяниями искусства. Но если это случайность, что случится, например, если вы подберете на пляже ракушку или камень и просто захотите взять ее себе? Столь же естественная форма и текстура может привлечь привязанное к земле животное — человека, вызывая естественные чувства, так же, как некие естественные чувства, которые могут быть вызваны визуально, тем же способом, что и визуальные воспоминания или запахи могут вызвать определенное эмоциональное состояние. Настоящие художники стремятся найти визуальные ключи к этим эмоциям, так же, как музыканты и писатели. Иногда, в зависимости от того, кто ты и чем занимаешься, этот вид искусства может действовать гораздо сильнее, эффективнее, чем провокационное, документальное, социальное произведение.

Эстетская позиция, как считают люди, подобные Джону Зерзану, не является отрицанием реального мира, в то время как «политически сознательная» позиция утопического авангарда зачастую ЯВЛЯЕТСЯ отрицанием. Они, по сути своей, социально наивны, поскольку считают, что искусство — это нечто, способное организовать жизнь и общество. Мир устроен иначе. Сердцевина «Современного Искусства», Теория, игнорирующая существование социальных реалий, чтобы представить вакуум социального пространства, которым, по сути, современное искусство само по себе и является. Пространство реагирует на это (тем или иным образом), независимо ни от каких врагов-обывателей. Так, например, художники заявляют, что они становятся шаманами, возвращая человеческую духовную сущность миру безумного реализма, возвращая нечто «отринутое».