Печальный, печальный, он слушал.

Итак, перехожу к 3-му догмату:

Возражение 1. По-видимому (Бог) никогда не видел этих жутких зеленей. Не дает покоя свидетельство Августина, говорившего: пройди (Бог) несколько миль вместе с этим Старьевщиком, и Его «яд» не смог бы ничто уничтожить. Вопрос: А что же лучше всего делать, когда Он душит?

Возражение 2. Далее, по его доброте, сдерживающей Сомнение, один из злобных — добр. Здесь нет ни одного (но там кто-то есть), кто нашептывал бы в память негритянские песни. Причины добра. Настоящий дурак, кто говорит: «Нечистый, будь моим Б-м!» Или в «Кольце» («Золото!» — «Это то, что тебе надо?»).

Возражение 3. Далее, если бы (Бог) не был сущ для богохульства, разве нравились бы Ему эти дары (так открыто предлагаемые)? Разве проклял бы он наши места? Дело вовсе не в разложении, потому что Он — первопричина порождения одного другим. Ни одного «за»! Тело борова ничем не может быть уничтожено. Вопрос?

«Я отвечаю на него. Нечто держало эту кисть в грязной воде. Значит, это дозволено. Однако естественная необходимость наглядно доказывает: он сам блюет на меня. (Ежедневно.) Слои тонких золотых струпьев отпадают, но Его природа не может измениться. Чего же ждать от нас? Я знаю осмос, знаю, что камера-колодец в трясине подслащивается «Изюмом символизма». Прокладывание пути внутрь меня для зонтичных уз, которые (Бог) создал. Подумать только! — западни и капканы угодны Господу. Он держит их сорок дней и сорок ночей. Я — он САМ. Эдем имели они в разумных пределах, Он волен был дать его им».

Ну, ну, вот они: ползучие побеги внутреннего превращения!

Несносное предисловие! Так он не может уничтожить все сразу! Это и есть остановка перед устремлением в небытие. Жалохвостый скорпион, как демонстрирует великий Дюрер, ничего не может уничтожить. Поэтому приходите, нежные малютки, — поплескаться снова! Сами входите в крови моей флогистон. Ах, как славно я теперь горю. Валяйте, гости дорогие! воспламеняйте все мои таланты!

Вы слышите теперь, теперь вы узнаете неразличимо крохотные жалобы самобичевателей. Я не стану попусту жечь мои лампы и расходовать масло. Уничтожение. Так удобно быть похожим на «труп».

Бледная Венера, мягкая оболочка, прими еще несколько спирохет.

Причитая, я видел Сатанофанию «Золота» — чародейство. Руда осмоса; уже и в ней подозревают какую-то магию. (Он умоляет вас быть осмотрительными.) Разветвляясь, колонна текучих богохульств восходит по его спинному мозгу, неся стремительное разложение. От этого оттока гноя не освободиться.

Но каким я становлюсь мерзким. Вши заедают меня. Свинячий Бог, Его Любовь, давая существование таким созданиям, удаляет коросту проказы. Правда: неправда. Может он «уничтожить» Его милость? Нет и нет, даже потоками рек. Но, как мы говорили выше, такие хитросплетения на навозной куче вне всякой нормы противоречат католической вере.

Тропа пилигримов вела их по «улице». Согласно псалму CXXXIV, бессмертное омерзение горит ровным пламенем. Это доктрина А…: см. его трактат «О полном уничтожении».

«Он правый. Он делает что хочет». Здесь это «ничто» является (самой личностной) причиной. Conatus[67] всех Его деяний.

Эта мощная система штреков, анастомоз, первичный лес первозданного существования, который мы называем Кровью Сердца. Притупляя чувствительность, он передается на все, что стремится к несуществованию; он передается, а Устрашающая картина таится где-то рядом с тем, кто рожден как ничто и обитает именно Здесь, именно Сейчас. Это млечный Дух, которому мы задаем эти вопросы. Сфинкс моргает. Его сад пробудился, но сфинкс помалкивает. И снова.

Это ненормальность, что-то вроде отсутствия тернового венца. Отсутствия предвзятости к доброте Все-Созда-теля. Это можно назвать Крепкой Водой. Мы должны отважно опуститься вниз, под лилию Господню, к «Праотцу (Фауст)». И без предвзятости к его волосатым лапам, мы перестаем быть трубчатыми с отвращением и презрением. Мы зажимаем пальцами носы.

Растительная жизнь, воды ключа, дрожание голосов, успокоение нервов. Зелень отражает самое гнусное в этом (Бога). Его сила превращает порошкообразный корень в твердый известняк. Он штопает их изогнутые клювы.

О, Кукла на веревочке болезни, уничтожить! Уничтожить все, и нас.

Куски; тенета, сходящиеся в точку знака Яда; знак Рыб. Будь Троица благословенна (Причина). Неистовство роев оживших штопоров.

В германских землях, пьян, но выпить жажду, Среди бичующих себя отважно…

Шествия кающихся в черных одеяниях, они жаждут удовлетворения ядом. Как А… говорит, потому что Бога старит приход изменений. Он рисует универсальную пустоту. Доброта? Нет, он танцует. Если было б Ему угодно, он уничтожил бы причину и движение, следствие и явление… Кающегося грешника.

Рассмотрим пролиферацию «Причины». Вот здесь у тебя киста гниющего спинного мозга, к которой ты можешь подойти через познание «Бога». Тогда он достанет немного грязи скрюченным пальцем из cerebrum[68] и…

Факты, ладно. Хааст грозится, что если я не ограничусь фактом, одним только фактом и ничем, кроме факта, то он лишит меня привилегий обеденного зала и библиотеки. От библиотеки я мог бы отказаться.

Отказался, причем категорически, вести дневник. Хотя дни мои сочтены, я не буду помогать тому, кто открыл этот счет.

Чувствую себя много хуже. Прострелы в паху и суставах. Теряю половину обедов. Рот и нос кровоточат. Глаза болят, а зрение в последние дни стало совсем мутным. Вынужден носить очки. Еще я лысею, но не уверен, что в этом можно винить только Паллидин.

Полагаю, становлюсь умнее. Однако не чувствую, что поумнел намного. Попеременно ощущаю себя тупоумным и истеричным, маньяком и депрессивным, раздраженным и хладнокровным. Я в аду. Но в кабинете доктора Баск (которым она больше не пользуется) я дал несколько замечательных представлений на разнообразных психометрических тестах.

Доктор Баск больше не работает в лагере «Архимед». Ее, по крайней мере, не видно. Она исчезла из поля зрения фактически с того самого вечера, когда умер Мордикей. Я просил Хааста объяснить ее исчезновение, но он дал чисто тавтологическое объяснение: она ушла, потому что она ушла.

Все заключенные, о которых я писал до сих пор, уже умерли. Последним умер Барри Мид, который дотянул почти до полных десяти месяцев. Его разум ни разу не подвел его, и он смеялся, представляя себя умирающим над книгой предсмертных слов знаменитых людей. Вскоре после его смерти я написал первую из трех дневниковых записей, которые так огорчили Хааста и толкнули его на самое последнее и самое настойчивое требование фактов.

— Что такое факт? — спросил я его.

— Факт — это то, что происходит. Способ, которым вы пользуетесь, чтобы писать — о здешних людях и о том, что вы о них думаете.

— Я думаю вовсе не о них. Нет, не об этих людях. Нет, если я могу этим помочь.

— К черту это, Саккетти, вы знаете, чего я хочу! Пишите что-нибудь такое, что я могу понять. Не эти… эти… Это, несомненно, антирелигиозно, этот ваш материал. Я не религиозный человек, но это… Вы заходите слишком далеко. Это антирелигиозно, и я не могу понять ни слова из этого. Вы опять начинаете вести точный, разумный дневник, или я умываю руки. Я умываю руки, понимаете?