– А я думал, что идея заключалась именно в этом.

– Идея заключалась в том, чтобы придать вашему телу загар, а не солнечный ожог.

Она вынула из кармана тюбик с жидким кремом и стала вертеть меня кругом, намазывая кремом спину и плечи и растирая его. Запах у него был густым и приторным.

– Что это за крем, из чего он приготовлен?

– Из итальянского кокосового масла, – пошутила она. – А точнее, из оливкового масла и чеснока. Вы станете от него коричневым, и в то же время кожа будет защищена от вредной солнечной радиации.

Руки у нее оказались сильными и опытными. Кончиками пальцев она мягко разглаживала мне кожу, не пропуская ни одну складку и ложбинку. Ее голые ноги нежно терлись о мои. Глубоко внутри меня возникло приятное ощущение и стало медленно разгораться по всему телу. Знала ли она об этом? Соображала ли, что делает в данный момент? Или все это мне только мерещится? «Только во сне, Катков. Только в своем сне». Так вроде она говорила. Но на этот раз я ведь не сплю. В нашем своеобразном танце позы менялись естественно, плавно и неумолимо, и вскоре мы уже стояли лицом к лицу, глядя прямо в глаза друг другу. В ее глазах я прочел нежность и кротость, чего раньше никогда не наблюдалось.

– Ты и впрямь настроилась на это… самое? – шепнул я, когда наши губы опасно сблизились. – Я хочу сказать… твой муж… Ты уверена, что…

Она приложила палец к моим губам, и я принялся слегка покусывать его. Тогда она отдернула палец, смущенно хихикнув при этом.

– Я очень хочу, чтобы ты сознательно настроилась.

– А ты как?

– Я-то?

– Да. Ты с Верой разговаривал после того случая? Я потряс головой – нет, не доводилось.

– Ну так как же?

Я лишь пожал плечами.

– Сам не знаю, чего мне хочется и что получится. А ты как?

– Уверена, что все будет хорошо. Вот и все, что я знаю.

– Ты его любишь?

Она застенчиво улыбнулась и шепнула:

– Да, люблю.

– В таком случае мне следует сказать, что самое время принять нам прохладный душ. А ты как считаешь?

Она кивнула, затем легко рассмеялась и швырнула мне тюбик с лосьоном.

– Некоторые места у тебя я еще не протерла.

Уик-энд мы провели в бассейне, томясь и изнывая под пронзительными лучами солнца, перелистывая низкопробные книжонки в мягкой обложке из гостиничной лавки и перекусывая в ресторанчиках прямо на пляже. Ну а днем в понедельник нарочный принес мне билет на грузовой теплоход «Галифакс», отплывающий на Кубу.

Отплывать он должен был в 6 часов 30 минут вечера в тот же день.

Лунный серп уже появился в быстро сгущавшихся сумерках, когда я и Скотто ехали по пирсу в таможенном микроавтобусе вместе с инспектором Агюилером. Машина миновала охрану у ворот и подъехала к посадочному причалу, к месту, где на корме судна находились всякие палубные надстройки: капитанская рубка, кубрики команды и пассажирские каюты. Трюмы «Галифакса» были загружены полностью, на грузовой палубе за внушительной сборной оградой из металлических сеток и решеток друг на друге стояли в три ряда контейнеры. Корабль осел по самую ватерлинию.

Агюилер принялся оформлять грузовые документы с первым помощником капитана.

Я вышел из автобусика и принялся разгружать вещи, но тут Скотто заметила у меня пишущую машинку и решительно захлопнула дверь.

– Эта штука останется у меня, – заявила она, решительно отодвигая меня в сторонку.

– Почему вдруг?

– А потому, что туристы с собой их не возят.

– Никогда об этом не думал, – отмахнулся я, но почувствовал, что она права.

– У вас будет целых четырнадцать часов, чтобы все обдумать хорошенько и уложить по полочкам в голове. Так что даром время не теряйте.

– А я и не собираюсь терять. Только не забудьте прихватить машинку, когда приедете в Москву.

– Обещаю не забыть.

– Как только что прояснится, постараюсь позвонить.

– Только не тяните.

Я лишь улыбнулся.

– Мне нужно знать, что с вами, Катков, все в порядке. Очень нужно. – Она положила руки мне на плечи, с минутку поколебалась, а затем крепко обняла. – Береги себя, Катков.

Раздался гудок к отплытию, затем еще один. Я освободился от ее объятий, подхватил свои вещички и поспешил к палубному трапу. Портовые рабочие освободили швартовы. Мощный буксир потащил судно от пирса. Я стоял у поручней вдоль борта и смотрел, как медленно исчезает в темноте Скотто. Она прощально махала одной рукой, в другой у нее была пишущая машинка. Я махал в ответ, пока она совсем не скрылась из виду, потом закурил сигарету. На спичечном коробке ярким золотистым цветом блеснула надпись: «Версаль». Она напомнила мне прощальный вечер в ресторанчике с потертыми зеркалами и мелькнувшим в них отражением. Долго я смотрел на этот коробок, тщетно пытаясь вспомнить, кого же я все-таки видел там, у стойки бара? Этот неясный образ не исчезал из памяти, а даже как бы отчетливее прояснялся. В том, что я видел его раньше, сомнений у меня теперь не было. Да, это был тот самый малый, который прижал меня в лифте и обыскал, пока мы поднимались в апартаменты Рабиноу в Нью-Йорке.

Пройдя между двумя островками, стоящими у самого входа в бухту Майами, «Галифакс» вышел в залив. Ровное биение судовых механизмов дрожью отдавалось во всех отсеках. Корабль прибавлял ходу и направлялся к юго-западной оконечности островов Флорида-Кис, к выходу в открытое море. Отражаясь в темной спокойной воде, яркие огни судна походили на таинственные маленькие космические ракеты, летящие в строгом строю в безвоздушном пространстве.

Пассажирские каюты находились под капитанским мостиком, рядом с каютами капитана и его первого помощника. Моя оказалась чистенькой, удобной, почти без запаха дизельного топлива, пропитавшего весь теплоход. Я разложил вещи, и меня охватило приятное ощущение благополучного отъезда. Если бы не тот парень у бара в ресторане «Версаль»… Может, я его и не интересовал, не знаю даже, заметил ли он меня. Рабиноу испытывал особую привязанность к «Маленькой Гаване» и вполне возможно, что послал своего охранника принести ему любимой кубинской еды. Хотя более вероятно, что он держит меня на крючке и приставил своего головореза следить за мной. Правда, ничего подозрительного на пирсе во время отплытия я не заметил.

Капитан «Галифакса», говорливый мужчина средних лет, произносящий слова с шотландским акцентом, за ужином без умолку что-то тараторил насчет Боснии и Трумэна, биографию которого он как раз читал в те дни. Капитан не мог припомнить, чтобы в последнее время ему приходилось брать на борт пассажиров, ему и в голову не приходило, что какой-то турист предпочтет грузовое судно. Я наплел ему всякой ерунды, что, мол, терпеть не могу самолетов и стараюсь по возможности избегать воздушных путешествий. Члены команды, которые тоже присутствовали на ужине, выглядели вполне дружелюбно, не считая одного похожего на бандюгу пуэрториканца – громко чавкая за столом, он вскоре ушел, не сказав ни слова. Ужин рассеял представления о том, что все матросы – с головы до пят татуированные кретины.

Разошлись мы около полуночи. Несколько минут я простоял у поручней вдоль борта, вглядываясь в чудесную ночную темень со сверкающими крупными звездами, а затем, пошатываясь и приноравливаясь к морской качке, медленно поплелся вниз по проходу и своей каюте.

Дверь оказалась открытой.

Но ведь я запирал ее, когда уходил. Я точно помню, что запирал, хотя мне показалось, что вроде бы язычок замка не щелкнул. Я уже осторожно входил внутрь, как почувствовал, что за мной кто-то стоит в проходе. Развернувшись, я лишь засек взглядом промелькнувшую тень, исчезнувшую за углом. Я поспешил туда – вдали затихали быстрые приглушенные шаги, где-то заскрипели проржавевшие шарниры. В пересекающем коридоре тоже никого не оказалось, лишь в самом дальнем конце его болталась в такт качке судна открытая крышка люка. Через него я вышел на корму.

Там тоже было пусто.