– Легко говорить, да трудно сделать.

– Катись ты в задницу. Если вы, Катков, хотите считаться демократом, то и поступать должны как демократ. Нельзя быть на словах демократом, а в жизни антидемократом.

– Да ведь за одну ночь не переделаешься. Демократия у нас только зарождается. Основы ее непрочны. Малейший толчок со стороны – и все разлетится вдребезги.

– Шуты на площади этим и занимаются.

– Все верно, но желания остановить их у меня нет. Вместо этого я хотел бы приобрести достаточно времени, чтобы основы демократии утвердились и окрепли.

– Это за миллиард восемьсот тысяч долларов, что ли?

– Думаю, вы начинаете кое-что понимать. Сейчас России нужны более важные и неотложные перемены нежели соблюдение азов закона.

– И даже более важные, чем желание поступать по правде?

– Этого я с уверенностью не знаю.

– Но знаете, что за этим скрывается?

– Да, но не знаю точно, что мне делать. Лицо ее просветлело.

– У меня есть кое-что стоящее, способное вам помочь. С этим вам легче будет сделать окончательный выбор. Она вернулась к стоянке автомашин, где припарковала «жигуленок», и открыла багажник.

– Держи, – сказала Скотто, протягивая мне пишущую машинку.

Наверное, вид у меня был преглупый. Я совсем забыл о своей собственности, которую она пообещала вернуть.

– Признаюсь, вы меня здорово удивили.

– Всего-навсего сдержала свое обещание, – сказала она, но с усмешкой отдернула машинку, когда я потянулся за ней. – Отдаю только в обмен на фотоаппарат.

– На фотоаппарат?

– Вы же знаете, какой Джо въедливый, – ответила она как бы между прочим. – Да еще эти чертовы бюджетные лимиты и финансовые отчеты – мне нужно будет отчитаться за приобретение камеры.

Я наклонился к заднему сиденью «жигуленка» и достал из кейса фотоаппарат.

– Вот и обменялись, – удовлетворенно заметила Скотто, положив камеру в карман. Тут она увидела, что я забираю свой багаж. – Что вы делаете?

– Да передумал. По-моему, я порядком надоел Юрию, перестал быть для него желанным гостем, а сдавать вещи в камеру хранения мне совсем не хочется. Сниму-ка здесь номер на несколько дней, а потом подыщу себе более постоянное пристанище.

– Ничуть не сомневаюсь, когда вы найдете его, оно станет вашим постоянным местом жительства. – Скотто вложила в свои слова немало сарказма.

– Я просто не хочу делать ошибок.

– Знай же, вот тут-то наступят настоящие трудности.

– Видите ли, одна светлая личность сказала, что она не любит журналистов, потому что они не думают о последствиях после того, как выложат правду-матку. Скотто одобряюще улыбнулась мне:

– Как знать, Катков, что будет потом? Может, вам за эту правду даже орден пожалуют?

Она поцеловала меня на прощание, села за руль и, слегка посигналив, поехала со стоянки. Я смотрел вслед, пока машина не скрылась из виду, затем пошел к гостинице, думая о Скотто и задаваясь вопросом, вправду ли она должна отчитываться за фотоаппарат или же состоявшийся обмен – всего лишь хитроумная уловка с целью присвоить камеру?

Устроив свои дела в гостинице, я пошел прогуляться. До Москвы-реки было рукой подать. Первые теплые денечки быстро очистили город от остатков снега и льда. Как и они, сомнения мои таяли, что называется, на глазах. Нечего думать, нечего передумывать. Одним броском кисти я подкинул вверх кассету с фотопленкой. Описав дугу, она с легким шлепком исчезла в весенних водах реки. Вдали вырисовывался неровный силуэт дома на набережной. Покачиваясь, словно пьяный, он быстро погружался в темноту.