У нее даже глаза распахнулись от удивления:

– И ты бывал там?

– Ага. Одна моя подружка рассказала про них. Она тайно внедрила меня к ним, чтобы я все высмотрел.

– Неплохо иметь кого-то, кто…

– Когда же, черт возьми, приедет эта проклятая «скорая помощь»? – перебил я, чтобы не рассказывать ей подробности.

– Не горячись. Прошло-то всего несколько минут.

– Ну так вот. Есть еще перемены. Я стал и более нетерпеливым, и совсем некомпетентным, как считают мальчики-тинэйджеры, которых теперь полным-полно в штате редакции «Правды».

– Да будет тебе, ты по-прежнему умеешь писать так, чтобы выводить людей из себя.

– Да нет, не совсем так. Я собирал материал для очерка о черном рынке орденов. А милиция устроила облаву и всех торгашей загребла. И они думают, что это я их заложил.

Наконец-то с улицы послышался сигнал «скорой помощи». Я побежал открывать дверь. По ступенькам поднимались два санитара с носилками. Александра быстро заполнила карточку о передаче раненого, на лицо Рафика наложили кислородную маску, сумку с аптечкой повесили на крюк носилок и понесли его по коридору.

– Берега себя, Николай, – сказала Александра. Санитары задвигали носилки в «скорую помощь». Я заставил себя улыбнуться и тоже полез в машину.

– Я это всерьез, Коля, – голос у нее был печальный. – Прошу тебя, будь осторожен.

Санитар захлопнул дверь. Машина покатила по дорожке, вырулила на улицу и помчалась к Садовому кольцу, сверкая в темноте голубыми вспышками мигалок. Когда машина уже стала лавировать в транспортном потоке, Рафик выгнулся дугой, упираясь грудью в привязные ремни. Из-под кислородной маски потекла густая кровь, и он обмяк. Голова его откинулась в сторону, на меня, не моргая, уставились его пустые глаза.

Санитар приложил палец к шее Рафика, посветил ему в глаза и закрыл их.

– Господи, упокой его душу, преставился, – бросил он водителю. Тот сбросил газ и выключил мигалки. «Скорая помощь» замедлила ход и направилась в сторону центра. Вскоре мы проскочили ворота Главного управления милиции, обогнули здание и затормозили у морга. Служители вытащили носилки с бездыханным Рафиком, а регистратор в милицейской форме занялся санитарами, которые передали ему сопроводительные документы и уехали восвояси.

– Его что, застрелили? – спросил меня милиционер, проглядев документы, заполненные Александрой.

– Да там в них все сказано.

– А вам известно, при каких обстоятельствах?

– Нет, – заявил я, не желая быть причастным к убийству.

– Вы его родственник?

– Да нет, просто добрый самаритянин.

– Оставьте шутки при себе и напишите объяснение в письменной форме, – потребовал он, подвигая мне через стол форменный бланк. – Отсюда не уйдете, пока я не передам документы дежурному офицеру и он не отпустит вас.

– Я же сказал, что ничего не видел.

– А это пусть дежурный решает. Придумав что-то в свое оправдание, я изложил все на бумаге. Регистратор, аккуратно сложив бланки, заложил их в цилиндр и отправил его куда-то по пневматической почте. Минут через десять, когда я выкурил уже третью сигарету, на пороге в половинке дверей появился Шевченко.

– Катков! – позвал он. – Увидел в сводке твою фамилию и решил зайти поздороваться.

– Это все последствия той ночи.

Он вынул копию моего объяснения, заметив при этом:

– Здесь написано, что вы нашли какого-то незнакомца на улице.

– Да, нашел.

– А поскольку все это случилось неподалеку от места работы жены, то и приволокли его туда?

– Ага. Она сделала то, что было в ее силах. Мы уже ехали в больницу, когда…

– Тут все написано, – перебил он и добавил как бы между прочим: – А я и не знал, что ее поликлиника в Серебряном Бору.

– В Серебряном Бору? Да нет же! Она находится… – начал я выкручиваться, понимая, что он играет со мной, как кошка с мышкой.

– А мои люди занимались расследованием перестрелки там. В пивном баре. Почерк мафии. Они так орудуют в Америке. Один был убит, другой ранен. Раненый, как говорят свидетели, невысокий человечек по имени Рафик. Он был там с кем-то третьим, его не опознали, но описали приметы… – Шевченко замолчал и сделал вид, будто читает в блокноте: – Высокий, худощавый, в темно-синей куртке, вьющиеся волосы, очки в тонкой оправе.

– Вот как? Все мы имеем своих двойников.

– У нас имеются труп и оружие, а эксперты, готов спорить, найдут на нем отпечатки пальцев вашего друга, не говоря уже о баллистической экспертизе, которая докажет, что убивали именно из этого оружия.

– Ну вот и дошли до самой точки.

– Получается, Катков, что вы – соучастник убийства.

– Я? Да все наоборот, черт возьми! Это меня хотели угрохать.

– Вас? Неужели правда?

– Меня. Этот малый следил за мной весь день-деньской. А Рафик спас мою жопу. Тут уж вас надо благодарить.

– Что вы хотите этим сказать?

– А торгаши орденами. Вы же сами слышали, как тот парень угрожал мне. Они считали, что это я их заложил.

– Видите, что получается, когда вы завариваете кашу, чтобы заработать себе на хлеб с маслом. Вы, Катков, как наркоман, не можете без скандалов и всячески возбуждаете их. Все журналисты такие. Устроите заваруху, а сами в кусты. – Он заглянул в блокнот и спросил: – А Рафик какое имел отношение ко всему этому?

– Он был моим посредником. И тут мне пришло в голову, что убийца не просто хотел выбить меня из седла, а выполнял заказ торгашей: выследить и ухлопать обоих одновременно. Рафик ведь тоже был в то утро, может, они и на него подумали.

Шевченко задумчиво кивнул и внимательно посмотрел на меня. Было такое впечатление, что знает он гораздо больше, чем говорит, и прикидывает, как ему поступить.

– Ну давайте, говорите, что там у вас еще, – прямо сказал я ему. – У нас же существует договоренность, если я правильно понимаю.

– Видимо, не существует, – как-то нерешительно произнес он. – Но несмотря ни на что, работаем мы пока еще сообща. – Он бросил взгляд на часы. – Извините. Мне еще нужно кое-что доделать.

Он расписался под сводкой и пружинистым шагом пошел к двери. От его толчка обе половинки еще долго качались, поскрипывая на шарнирах.

Я вышел на воздух после того, как регистратор закончил свою работу, стараясь поскорее избавиться от противного запаха формалина. Температура на улице была минусовая, небо набухло, предвещая снегопад. Я прошел мимо ряда припаркованных к стене автомашин, миновал ворота и оказался на улице. Надо искать такси.

Минут десять я ждал, пока не появилась какая-то машина, осветив фарами двор дома № 38. Да это же «Москвич» Шевченко! Машина медленно двигалась по направлению ко мне по другой стороне Петровки и остановилась как раз напротив служебного входа. Дверь открылась, из темноты вышла женщина. Походка ее явно мне знакома, к сожалению, не только походка. Не заметив меня в темноте, к машине подошла Вера и села впереди, рядом с Шевченко.

Меня будто со всей силой ударили в живот. Он ведь говорил, что ему предстоит еще кое-что доделать. Так вот откуда Вера бесконечно таскала кофе! Меня охватило дикое желание напиться до чертиков и поцапаться с ними. Но нет, надо удержаться. До дома культуры на метро рукой подать, а если сегодня там собираются бросающие пить москвичи, то поспею в самое время.

– А-а, Николай К. пришел! – Плотный мужчина с ледяными глазами восторженно похлопал меня по плечу, как только я вошел в конференц-зал. – Ну что поделывали? Как чувствуете себя?

– Препаршиво. Настроение вконец испортилось. Если честно, я бы с удовольствием напился.

– Я тоже. – И Людмила Т. лукаво стрельнула в меня глазами.

– Мы все тоже, – зарокотал пожилой мужчина в тюбетейке. – Не обсудить ли нам эту проблему, Николай?

– Тут обсуждать нечего. Если обсуждать хоть десять лет, дело с места не стронется.

– А вы откуда знаете?

– Да-да. А почему бы нам не попробовать?

– А вам не страшно с нами?

– Нечего мне бояться.

– Конечно, обсудим, – мягко заметил пожилой мужчина. – Страхи надо преодолевать в открытую, с поднятым забралом.