– Вижу, урок вам преподали изрядный.

– Нам на двоих хватит, – огрызнулся я.

Дверь с лязгом и грохотом открылась, и он повел меня мимо огромного зала ожиданий. За металлической сеткой стояла угрюмая разношерстная толпа: задержанные, которых отпускали на волю, их друзья и родственники, адвокаты – все они образовали очереди к трем окошкам, где с ними разбирались равнодушные регистраторы. Словно в большом универсальном магазине: в одной очереди отбирают товар, другая производит оплату, а в третьей отдают чеки и забирают свои покупки. В толпе я узнал нескольких дельцов с черного рынка орденов и медалей. На мою беду, среди них оказался и длинноволосый. Он вмиг опознал меня, а увидев рядом с Шевченко, сделал для себя единственный вывод и как бешеный кинулся на сетку. Крепко вцепившись в нее, мотая головой из стороны в сторону, отчего волосы у него растрепались и закрыли лицо, он заорал на весь зал:

– Стукач! Сраный стукач! Мы еще разберемся с тобой, Катков!

Не обращая на него внимания, я засеменил вслед за Шевченко, который был уже у лифта и нетерпеливо нажимал на кнопку вызова.

– Как же так получается, этого психа отпускают, а Виктора нет? – спросил я.

– А потому что Виктор – мошенник и наживался на торговле продуктами питания.

– Да ладно вам. Никакой он не мошенник, просто мелкий бизнесмен. Такие парни, как он, и заставляют работать свободный рынок.

– Не могу согласиться с таким утверждением, Катков.

– А лучше, если бы согласились. Вам придется жить при таких рыночных отношениях уже до конца дней. Законы рынка следовало бы знать, и поэтому, вместо того чтобы в уголовном порядке наказывать Виктора, лучше бы посодействовать появлению в мясном бизнесе пяти новых точек.

– Какая глупость! Ради чего содействовать-то?

– А чтобы на рынке продавали больше мяса, тогда конкуренция заставит снижать цены. Это и есть закон спроса и предложения.

– Умно, но к делу об убийстве Воронцова никак не относится. А я засиживаюсь с ним до полуночи и встаю в пять утра, чтобы накрыть дельцов с черного рынка орденов.

– И ваша старушенция по-прежнему мылит вам холку?

– А вам-то какое до этого дело?

– Дело? Хорошо сказано. Ваш словарный запас насчет свободного рынка заметно расширяется.

– В основе этого уголовного дела, – назидательно заметил Шевченко, – лежит версия, что его убили не для того, чтобы замять скандал, а из-за орденов. И я обязан проверить версию до конца.

– Устроив облаву на торговцев медалями? Да эти бедолаги, торгуя, еле зарабатывают себе на жизнь.

– Как и я тоже. Был сигнал. Они знают, что им покоя не дадут, пока кто-нибудь не придет и не назовет убийцу Воронцова.

– А вы полагаете, что они знают?

– Нет, конечно. Но их так прижмут, что уж они расстараются вызнать.

На лифте мы поднялись на четвертый этаж и по запутанным мрачным коридорам добрались до рабочего кабинета Шевченко.

– Знайте, я сделал все, что мог, чтобы с вами не обращались как с уголовником, – сказал он и, устало откинувшись на стуле, словно тряпичная кукла, через весь стол подвинул ко мне какие-то бумаги, пояснив при этом: – Подпишите их.

Я насчитал с полдюжины разных официальных форменных бланков. Оказалось, за мое освобождение из-под стражи ходатайствовала Вера. Под ее подписью я вывел свою. Шевченко сидел, откинувшись на спинку стула и глубоко задумавшись, глядя в потолок.

– Она уезжает, – вдруг произнес он.

– Извините, не понял.

– Моя жена. Она уходит от меня, вместе с детьми.

Вот уж такого оборота я никак не ожидал, меня до слез проняла его очевидная беззащитность. Секунд десять я сидел в полной растерянности, потом пришел в себя и сказал:

– Извините меня за резкость.

Шевченко как-то жалко пожал плечами, крутанулся на стуле и пристально посмотрел на семейную фотографию, висящую сзади него над тумбочкой со служебными документами.

– Внизу вас ждет Вера Федоренко.

Я лишь прошептал «спасибо» и поспешил из кабинета.

Блуждая по лабиринту коридоров в поисках площадки с лифтами, я повернул за угол и через окно увидел в конференц-зале знакомую личность. Это был Древний, тот самый, «из молодых, да ранний», литсотрудник «Правды». Он что-то увлеченно заносил в блокнот, слушая тучного мужчину в мятом костюме, который ходил вокруг стола, что-то рассказывая и оживленно жестикулируя при этом. Вначале я увидел его со спины, но вот он повернулся… Господи, какая отталкивающая внешность! Толстые губы, лицо все в шрамах и морщинах, какие-то свинячьи глазки, которые мельком остановились на мне. Понятия не имел, кто это, но, помнится, Сергей говорил, что у его пронырливого литсотрудника в милиции есть кое-какие связи. Теперь понятно, что это за связи.

Вера была в вестибюле и вся ушла в какую-то книгу из моей личной библиотечки. Когда я оказался рядом, она неодобрительно сдвинула брови:

– Ну и видок у тебя!

– Да всю ночь не спал.

– Надо было позвонить, предупредить.

– Да знаю. Прости уж меня.

– Не хотелось беспокоить тебя. Я имею в виду, когда вызвала тебя по биперу.

– А-а! – воскликнул я, только сейчас вспомнив писк сигнализатора. После всех перипетий мне показалось, что этот вызов прозвучал с неделю назад. – Слишком много событий тут же произошло. А зачем надо было звонить-то?

– Я как раз дежурила, когда операции на Воробьевых горах дали зеленый свет.

– А чего же ты так долго выжидала?

– Ну, сначала я не придала этому значения. А потом, когда дома ты не показался, я подумала, что ты мог пойти туда, к дельцам. Но, очевидно, было уже слишком поздно тебя предупреждать.

– Вечно у меня так получается.

– Ты, Николай, сам себе злейший враг.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ничего.

– Ну, Вера…

– Здесь не место и не время для разговоров.

– Ну давай, говори же, – настаивал я, отводя ее в сторонку. – Ты же знаешь, как я не люблю, когда ты затеваешь эти игры.

– Хорошо. Если ты и впрямь хочешь знать, то скажи, почему ты не можешь подыскать себе нормальную работу?

– Да ты и впрямь помешалась на этом.

– Большинство наших знакомых так считают.

– Это не ответ, и ты хорошо знаешь, что я ненормальный человек.

– Спасибо, что разделяешь мое мнение.

– Вера, ты видишь меня таким, какой я на самом деле. Другим быть не могу. Всегда считал, что ты уважала меня именно за это.

– Да, уважала. Хочу сказать, что уважала. Я…

– Не нужны мне твои уверения.

– Как и мне твои, Коля. Но не могу же я каждый раз брать тебя на поруки. Не могу постоянно оплачивать твои похождения. Я…

– И не будешь, если достанешь копии тех документов, о которых я просил.

Глаза у Веры вспыхнули, будто на нее что-то нашло.

– Господи! – воскликнула она. – И это все, что тебя волнует? Только ради этого я и нужна тебе? Как удобный источник информации, который всегда под рукой. Как шпионка. Ну уж дудки! Я устала, и мне все надоело. Надоело довольствоваться тем, что бросят со стола. Надоело… – Она умолкла на полуслове, вспыхнув от гнева, глаза у нее засверкали, – …прислуживать тебе.

– Вера, да я же…

Она и слушать не стала, резко повернулась и пошла.

– Вера! Верочка, постой, черт возьми!

Я догнал ее и взял за руку. Она отдернула ее и с гордо вскинутой головой быстро зашагала к вращающейся двери, исчезнув в холодной дымке.

Я не знал, что делать: то ли бежать вслед за ней, то ли возвращаться в кабинет к Шевченко, чтобы сочувственно хлебнуть по глотку из его плоской фляжки. Секунду-другую я стоял, убеждая себя, что блажь у Веры вскоре пройдет – такое с ней уже бывало не раз. Потом закурил сигарету, щелкнув новой газовой зажигалкой, и направился домой. У меня было о чем писать.