Афганская земля имеет веселенький песочный оттенок, хотя должна быть серой от горя. Здесь повоевали все кому не лень, начиная от чопорных англичан в толстых твидовых френчах, и заканчивая русскими восемнадцатилетними пацанами, только что после школы, в своих смешных панамках, приведенных сюда умирать дряхлыми правителями.

Стас весь сжался в кресле. При посадке у него чуть не случился нервный срыв, когда он понял, что самолет не отстреливает при маневре тепловых ракет для обмана «стингеров».

— С тобой все нормально? — спросил Карадайн.

Устав ждать разрешения, американцы поступили проще. В аэропорту Ташкента совершил посадку транзитный «Боинг», и они без каких-либо документов покинули страну, восседая на лавке в грузовом отсеке.

Стас только помотал головой:

— Сейчас это пройдет.

Аэропорт изменился мало. Только вдоль заградительной полосы и рва стояла чужая военная техника мышастого цвета. Впрочем, многое узнаваемо по Алге. Например, БТР RG-31.

Здание международного аэропорта тоже было построено при Стасе. Только теперь на нем висел портрет американского президента, и имелась надпись «сафАр бахАйр».

Прохождение таможни не вызвало никаких осложнений. Багажа у них не было. Досматривать нечего. Они предъявили международные паспорта. Карадайн заплатил 2 доллара пошлины, и их без задержки пропустили.

На аэропортовской площади с побитым пулями отделением «Афганистан банка» они взяли такси. Бело-желтую «Тойоту» с правым рулем, по таксе в 1 доллар.

Гарри назвал конечной целью пути отель «Спинзар», хотя Стас был уверен, что они поедут в расположение боевой части. Но что-то офицер не спешил к своим. Стасу закралось сомнение, что они находятся здесь официально, и все их формальности согласованы. Впрочем, вскоре он обо всем забыл, словно вернувшись в свою молодость.

Они ехали по дороге в город, с которой даже памятник советскому самолету не убрали.

Но когда въехали в город, Стас понял, что его время ушло безвозвратно.

Они угодили в сплошной поток иномарок, в котором выделялись желтые такси и синие микроавтобусы. Толпы разношерстного народа на тротуарах и проезжей части. И все это месиво двигалось без светофоров и без какого-либо намека на правила дорожного движения.

Водила беспрерывно дудел, пару раз пересек поперек сплошные потоки транспорта, а один раз вовсе поехал по встречной полосе, а регулировщика в форме, сделавшего замечание, не колеблясь, послал куда подальше.

Всего лишь пару раз едва не врезавшись, они добрались до центра, где недалеко от высотки Минсвязи с главпочтамтом стояло шестиэтажное бело-зеленое здание. Отель «Спинзар». Стас понимал по пуштунски. Отель «Серебро».

Внутри все цивильно, кондиционеры, персонал говорит по-английски. Сняли номер за 80 долларов на 3-м этаже. Над кнопкой лифта обнаружился плакат «No weapons, please», на котором советский «калаш», штатовская М-16 и пистолет неизвестного производителя перечёркнуты жирной красной линией.

«Господи, что я здесь делаю?» — подумал Стас. — «Мне оказалось мало уже однажды перенесенного ада».

Вездесущая пыль. Туфрак.

Он вспомнил, как проезжали представительство ООН в Шерпуре. Он не помнил, там ли оно располагалось раньше, но в память запало, как они уходили, а еще не старый полный мужчина жал им руки и широко по-восточному улыбался.

— Может, мне с вами поехать? — словно в шутку все спрашивал он.

Наджиб (тогда он еще был Наджибом, это уже потом, когда талибы стали громить правительственные войска, оставленные без поддержки союзным правительством, а ведь эксперты предупреждали, что Наджиб удержится у власти, если ему немного помочь оружием, деньгами, и прикроет, таким образом, южные границы, но люди в Кремле и пальцем не пошевелили, а теперь мы имеем то, что имеем, и кинутые войска дрогнули, и когда стало ясно, что все кончено, в последней надежде спастись Наджиб стал Наджибулой, но это уже ничего не могло изменить) так вот, Наджиб сказал тогда:

— В случае чего, вон там, в ООН спрячусь.

И он действительно прятался там много месяцев, пока не ворвались талибы. И целый месяц пухлое тело бывшего президента висело на воротах представительства ООН, а ооновцы ровным счетом ничего не предприняли, чтобы снять его и похоронить. Трусливые собаки! Стас и не заметил, как стал ругаться на местный манер.

— Чего зубами скрипишь? — спросил Карадайн. — Полное ощущение, что вижу рождение Рэмбо. Я отлучусь ненадолго. Надо ли говорить, что из номера тебе выходить нельзя. Для твоей же безопасности.

Стас быстро шел по шумным переполненным улицам известным только ему маршрутом. Ориентировался с трудом, хотя этой дорогой во время войны проходил не единожды, но многие ориентиры исчезли за новыми постройками.

С майором Царандоя, афганской госбезопасности, Ахмедом Нуреддином Стас познакомился в восемьдесят шестом. Это был черный год для советских военно-воздушных сил. Если до этого наши вертолеты были хозяевами афганского неба, рыская там, где им вздумается и, гоняясь даже за одиночными целями, то в восемьдесят шестом у моджахедов появились стингеры.

Из всего парка бронированными были только МИ-24,а МИ-8 вообще не имели брони, и их стали сбивать пачками. Всего за один этот черный год моджахеды сбили около пятисот самолетов и вертолетов.

И самое страшное, что они почти всегда успевали добраться до подбитой машины первыми. Что они вытворяли с ранеными, уму непостижимо. В этом древнем народе обнаружилась невиданная копившаяся веками жестокость, хотя сами они это жестокостью не считали. Они резали людей также как скот, потому что врагов людьми не считали.

За время службы Стас такого насмотрелся, что в его восприятии понятие «смерть» полностью девальвировалось, ибо сама по себе смерть была не страшна. Непереносимо страшным становилось то, что предшествовало ей, и когда людей, вернее, то, что из них сотворяли моджахеды, отправляли в союз в закрытых запаянных гробах, сопровождая строжайшим приказом не вскрывать.

Чтобы не сойти с ума, он и к чарсу пристрастился, потому что водка уже не брала.

По первости он даже прошел мимо нужного дома и оказался на Чикен-стрит. Цыплячьей улице, своеобразный афганский Арбат. В его время его не было, но Чараи Торабаз — старое название сохранилось. Он снова свернул с Чикен-стрит, уже по номерам нашел нужный дом и постучал в дощатую дверь. С той стороны раздались мягкие шаги, и хозяин голосом, который, казалось, ничуть не изменился, и который Стас сразу узнал, спросил:

— Кто там?

Стас ответил на языке дари:

— Хозяин, мука не нужна? Хорошая мука и дешево отдам.

Последовала пауза, потом Нуреддин спросил:

— Что за мука?

— С той стороны Пянджа. Открывай скорее.

Загремела щеколда, дверь открылась. И Стас понял, что от былого осведомителя остался неизменным лишь голос. Ахмед всегда следил за собой, выливая на себя литры одеколона. Теперь же в проеме стоял бородатый неухоженный дед. Не дав ему опомниться, Стас зашел и прикрыл за собой дверь.

— Шурави? — изумленно выдавил Ахмед.

— Узнал? А ты изменился.

Лицо Нуретдина, всегда гладко брившегося «подаренными» Стасом бритвами, украшала широкая черная борода. Ахмед огладил ее и сказал:

— Когда талибы заняли город, всем дали ровно неделю, чтобы отпустили бороду. Тех, кто ослушался, убили.