— Все? — севшим голосом спросил директор.
Мурид, не мигая, смотрел на него черными глазами, в которых вдруг растворились зрачки.
— У тебя есть враг, — сказал он.
— Баобаб?
— Баобабу сейчас не до тебя. Он подумал, что Папа помрет, и очень не вовремя развернул кипучую деятельность по выдвижению Нового Папы, а Старый возьми и не помри. Теперь он не в шутку осерчал и обложил Баобаба по всем фронтам, его счета арестованы, за границу не пускают. Сидит теперича Баобабушка в своей скромной квартирке площадью с футбольное поле и от досады писает в потолок. Хотел офис свой двадцатиэтажный в центре Питера подорвать в отвлекающих, естественно, целях, да все без толку: Папу уже не сбить с курса, а курс этот прямиком по Баобабовским яйцам. Так что Баобабу не до тебя сейчас, — мурид помолчал и продолжил совсем в другой тональности. — А все-таки много ты для народа сделал. Можно сказать, себя не жалея. Тебе этот миллиард на блюдечке должны были принести. А что получается? Ты, оказывается, еще три должен.
— А что делать? Мне, как всегда, не везет. Нет в жизни правды.
— Если нет правды, то существует месть.
— Не понял.
— Когда я говорил о враге, то я имел в виду врага коллективного. Вся эта экспедиция в Плачущее ущелье и есть твой коллективный враг. Они хотят заграбастать не чьи-то там бесхозные деньги, и даже не деньги МВФ, это твои личные деньги. Ведь именно ты, рискуя всем кровью нажитым, провез груз по всей Европе и Азии. А теперь заявляются эти туристы, жадные до чужого добра. Эти деньги не должны никому достаться.
— А ведь верно. Я и сам об этом думал, но не знаю, как сделать так, чтобы мои денежки не достались этим ублюдкам-американцам.
— Американцы-ублюдки! — мурид с довольным видом просмаковал слова, потом вновь посерьезнел. — Надо использовать Баобабовский опыт, который для достижения своих целей стравливает между собой разные группы людей: белых с неграми, обрезанных с необрезанными — не суть важно кого. Баобаб, безусловно, гнус и паразит, чего нельзя, безусловно, утверждать про тебя. Ты могучий мозг. Такую Новую приватизацию провел, ужас. Я хотел сказать, блеск. А теперь к делу. Раз уж ты не смог америкашек в Ташкенте остановить, надо их остановить в Афгане.
— Но как?
— Свяжись с Иван Иванычем. Есть у него хорошая девушка Ширин. Пусть едет в Кабул, там у Иван Иваныча должны быть подвязки. Эту экспедицию надо остановить. И не просто остановить, а остановить окончательно. Бесповоротно. Они должны исчезнуть.
— Не имею права больше задерживать историческую личность, — завершил свою речь мурид. — Иди по дорожке, пока пиявки дремлют.
Чума торопливо направился по тропинке, но необычное зрелище заставило его обернуться. Кусты шумно раздвинулись, выпуская двух совершенно обнаженных женщин с ошейниками и поводками. Они подбежали на четвереньках к стоящему на крыльце муриду и стали тереться о его ноги, повизгивая и полаивая словно собаки.
Мурид заметил взгляд Чумы и строго прикрикнул:
— Не задерживайся! Сейчас пиявки беситься начнут.
Знакомые змейки быстро прочертили песок, следом на Чуму обрушились первые жгучие укусы. Директор припустил по дорожке к выходу.
Пиявки, тем временем, вообще озверели. Видно разглядев, что Чума одет в одну лишь рубаху, они выскакивали из песка и пытались допрыгнуть до частей тела директора, более не прикрытых одеждой.
Подскакивая вместе с проклятыми попрыгуньями, Чума кое-как добрался до ворот.
— До свидания, Анатоль Борисыч, — чересчур уж радушно пожелала дородная привратница, используя для пожатия обьект, уже облюбованный пиявками, да так, что директор взвился на месте.
7
Мурид, брат мой.
Стас оставался один в номере, когда зазвонил телефон.
Карадайна не было. Хотя он ничего никогда не объяснял, что-то у него не получалось с визами.
Телефон продолжал по-домашнему трезвонить. Солнце празднично играло на дрожащих колокольчиках, лучи кузнечиками весело скакали по комнате.
— Алло, — сказал Стас, взяв трубку, и мгновение ему казалось, что он слышит на том конце органную музыку.
— Салам малейкум, усто. Здесь Кулахметов.
— Вы ошиблись номером.
— Нет. Ты ведь показываешь дорогу неверным, значит, ты их учитель. Усто.
Когда он упомянул неверных, Стас и вспомнил его. Вернее, как Гарри его крыл, называя варваром и мошенником.
— Мурид?
— Узнал, рахмат. Нам необходимо встретиться и поговорить о важном.
— Приезжайте. Вы знаете, где мы остановились.
— Это невозможно. Мне нельзя выходить за начитанный круг. Брат мой Раннахар строит козни и все время подтачивает его, и ежечасно читая молитвы, я укрепляю круг. Лучше ты приезжай, усто.
Стаса пронзило чувство опасности. Одновременно, очень хотелось поехать, но отлучаться из гостиницы было строжайше запрещено: Карадайн каждый день ездил в консульство и в любой момент мог привезти разрешение на выезд.
Мурид словно читал его мысли, а может, действительно читал, кто его знает, успокоил:
— Ему сегодня не подпишут, не беспокойся, усто. Нам надо торопиться, ибо небо уже цветет красным. Приезжай, усто. Это нужно всем нам, в том числе и тебе, клянусь. Я так давно ждал этой встречи.
— Я тут всего несколько дней, — заметил Стас, которого насторожило столь щедрое изъявление чувств совершенно незнакомого человека.
— Это здесь не при чем. Я жду всю жизнь.
— Это долго, — иронично заметил Стас. — Что же вы меня сразу по приезду не пригласили?
— Не мог, — веско сказал мурид. — Не совпадало число.
— Какое число?
— Я обо все расскажу, усто, только с глазу на глаз. Все, мне пора, ибо круг истончился.
В трубке замолчали, вместо гудков опять проиграл орган.
Не успел Стас положить трубку, как в дверь постучали.
— Кто там? — спросил Стас.
— Дервиш, — донеслось из-за двери. — Меня прислал мурид, да продлит Всеотец его годы.
Куда ты лезешь, одернул себя Стас. Ты же знаешь, как это бывает. Нож в сердце, неопознанный покойник в арыке. С другой стороны, раз ввязался в эту бодягу, то надо идти. В противном случае сидел бы на полном пансионе в тюрьме до скончания дней.
Стас решительно подошел и открыл дверь. За ней стоял старик, одетый в лохмотья: кургузый пиджак, из-под которого выглядывала рубаха, изодранные на коленях и внизу штаны, ботинки, рассохшиеся от старости, с отслаивающейся подошвой.
— Нам надо торопиться, — напомнил дервиш.
— Я знаю, круг истончился, — иронически заметил Стас, но дервиш отнесся к его словам крайне серьезно.
— Да, усто. Пойдемте, арба внизу.
Так мы еще и на арбе поедем, послал мысленный вопль Стас.
Когда они вышли, Стас заозирался, ища экзотический вид транспорта, но не обнаружил. На гостиничной парковке выстроились в шеренгу автомобили, среди которых выделялся бронированный правительственный «Мерседес», огромный как танк и такой же непрошибаемый.
Дервиш, как ни в чем не бывало, подошел, отпер его и полез внутрь. Стас ускорил шаг и забрался с другой стороны.
— Ты же говорил: арба?
— Шайтан-арба, — дервиш нажал на газ, «Мерседес» спазматически дернулся и неловко въехал в бордюр, потеряв колпак с колеса.
— Давно за рулем? — поинтересовался Стас, наблюдая, как тяжелую машину швыряет от одного края дороги к другому, благо машин было мало, в Алге давно бы уже приложили.
— Первый день.
— Как первый?
— Я на войне на танке ездил. Водитель на «тридцать четверке».
— Похоже, — заметил Стас и пристегнулся. — Как же ты за руль сел?
— Мурид попросил. Тебя ведь тоже мурид попросил?
— Тоже. Слушай, а что он за человек?
— Он не человек.
— А кто же? Бог?
— Не богохульствуй, усто.
— Извини.
— Нашему старцу тысяча лет, он бессмертный. Он прилетел к нам из другого мира. Корабль его разбился еще при Улугбеке, тогда еще погибли знаменитые самаркандские дынные поля. Не слышал об этих дынях? Как же, в газетах об этом писали. В тридцатых годах нынешнего уже века, когда стали рыть канал, эти дыни из-под песка достали и ели их, а ведь больше тысячи лет прошло.