— Мурид рассказывал про своего брата Раннахара.

— Это исчадие ада, мучитель и злодей мурида на протяжении всей его бесконечной жизни.

— Что же он от него не избавится?

— Разве ты не знаешь? Это всем известно.

— Я приезжий. Приехал из России.

— Хочешь сказать, что там про мурида не знают? — недоверчиво спросил дервиш.

— Хоть это и прискорбно звучит, но нет.

— Совсем не знают?

Стас подтвердил.

— Как же вы там живете? Кто же за вас молится?

— Есть кому.

Миротворцы прямо-таки культивировали католических священников, а те и рады. Размножались почкованием.

— Они не настоящие, — уверенно заявил дервиш. — Бог их не слышит.

— Есть такая гипотеза. Так что ты про Раннахара хотел рассказать?

— Ничего не хотел, — отрезал дервиш. — Не обижайся, усто. Вот если бы ты, не приведи Боже, был неизлечимо болен, что ж ты каждому встречному поперечному стал бы это сообщать?

— Не стал бы.

— Вот тебе мурид пусть сам про Раннахара и рассказывает.

Вскоре они подъехали к старому глиняному дувалу.

— Иди, тебя ждут, — подтолкнул дервиш. — Мне туда нельзя. Я тут буду, сколько потребуется.

Стас подошел к старым воротам, и те сразу распахнулись: его, действительно, ждали.

Толстый лысый узбек, весь какой-то шарообразный, поприветствовал его и повел по бахче, засаженной по-осеннему пожелтевшими кустами. У забора торчали несколько облетевших деревьев, казавшихся от этого убогими.

Везде царило запустение и уныние.

Вместо дома одноэтажная глиняная мазанка. Приведший его узбек открыл дверь и сделал приглашающий жест.

Стас, преодолев внезапно охватившую его робость, шагнул вовнутрь. Возникло ощущение упругого сопротивления, внезапно возникшего и так же внезапно исчезнувшего. Дом его узнал и впустил.

Сразу за дверью располагалась комната.

На возвышении в центре комнаты находилась кошма с седалищем, чья более чем метровая ширина делал еще более заметной тщедушность человека, сидящего на ней.

Он был стар, изможден и худ, и казалось, дремал, завернувшись в бесформенный светлый балахон. Рядом лежал длинный деревянный посох. Перед стариком находилась кошма пониже и поуже, с брошенным на нее свитком.

Стас ничего не успел сказать, так как единственное окно вдруг заслонилось темным, и донесся скрип, как если бы по стеклу провели острым предметом.

Хоть все это сильно отдавало постановочным моментом, Стас вздрогнул.

— Он не может сюда войти, — сказал мурид, открыв глаза. — Пока я жив. Прости меня, усто. Я не мог раньше вмешаться. Ибо Небесный апокриф строго предупреждает, что число должно совпадать с числом в Коране в Суре 11 «Худ», а в нем сказано: «Пример для обоих партий — слепой, глухой и зрячий, слышащий. Разве сравнятся они в примере? Неужели вы не опомнитесь?» Слепой, глухой, зрячий, слышащий — всего четыре. Вы здесь четыре дня, число сравнялось. Я могу говорить. Сядь, усто.

Стас присел на кошму рядом со свитком.

— Это тебе, возьми сразу, чтобы не забыть, — предупредил мурид. — Там, куда ты пойдешь, тебе не поможет никакое оружие, ибо оружие не делает человека сильнее. Шейх Гильмулла прошел все известные обитаемые земли с одним лишь посохом. Вот с этим, — мурид указал на посох. — Шейх говорил, что всякая надежда на оружие делает человека слабже, ибо если человек невооружен, то ему не на что надеяться кроме себя. В этом свитке откровение Гильмуллы о Плачущем ущелье.

— Почему вы думаете, что это должно нас заинтересовать? Мало ли, зачем мы едем в Афганистан?

— Я знаю. Шейх предупреждает, что те, что плачут, придут только тогда, когда люди захотят возвести черный минарет и попасть посредством его в эдем, пойдя тем самым против воли Всеотца. Ибо в Суре 3 «Семейство Имрана» сказано: «Или вы думали, что войдете в рай, когда Аллах еще не узнал тех, которые усердствовали из вас, и узнал терпеливых?»

— Документ древний, — оценил Стас. — Прошло столько лет, плачущие, кто бы они ни были, скорее всего, давно мертвы.

— Плачущие не могут умереть, потому что они сама смерть. В той же суре 3 «Семейство Имрана» сказано: «Вы желали смерти прежде, чем встретили ее. Вы ее уже УВИДЕЛИ, в то время как смотрели.»

— А что там еще написано? — саркастически спросил Стас.

— Там ничего дальше не написано, апокриф дошел до нас наполовину уничтоженным. Мой братец постарался.

— Раннахар? — спросил Стас и увидел, как старец вздрогнул и закрыл лицо руками. — Что с вами?

— Он украл мою жизнь. С рождения у нас идет борьба не на жизнь, а на смерть.

— Разве нельзя ничего предпринять? Он где?

— Так близко, что ближе некуда. Он во мне.

Стас опасливо посмотрел на старца.

— Я не сошел с ума, не беспокойся, усто. И я говорю правду. Мы с Раннахаром неразделимы с детства. Я тебе расскажу, а ты можешь верить или нет — дело твое.

Дело в том, что род Халифа мой род, потому как Ходжамулла, о котором пишет Гильмулла в апокрифе о Плачущем ущелье, мой пращур. Проклятие рода легло и на меня.

Мать родила нас, когда никого не было вокруг. «У меня двое близняшек!» — воскликнула она и укутала нас с братом в кусок полотна. Однако стоило развернуть полотно, как все увидели, что ребенок один. От радости в доме от рождения ребенка не осталось и следа. Такое уже случалось, что женщины рожали двойню, а второй ребенок потом исчезал. В таком случае новорожденного умерщвляли. Лишь однажды ребенок остался, но дорос лишь до того момента, как смог держать оружие и убил всех вокруг, включая собственную мать, пока сам не был убит. Случай произошел очень давно, когда живы были люди, помнящие Раннахара. Именно они и заметили поразительное сходство. Проклятый Раннахар мстил нашему роду, рождаясь с каждым мальчиком.

Сколько существует род Ходжабуллы, столько и существуют легенды о злыднях в нашем роду. Только нашей вины здесь нет. Мы не виноваты, что дьявол подбрасывает своего детеныша именно к нам.

Едва мы узнаем, что ребенок порченный, мы сразу убиваем его еще в младенчестве. Сколько детей было умерщвлено за сотни лет!

— Какое невежество!

— Нет, это защита. Однажды, одна из матерей пощадила порченного, и Раннахар прожил в его облике до сорока лет. Все это время в тайне от всех он мучил и убивал людей. Число их достигло тысячи человек!

— Простите, а как же вы?

— Род решил дать бой, а местом боя выбрали мою душу. Было известно, что если молиться и днем и ночью, то Раннахар не сможет победить. С тех пор уже девяносто лет я ежечасно молюсь и днем и ночью. Но силы мои на исходе.

Пока я справляюсь с Раннахаром, но я стар, и когда я умру, то с моей смертью Раннахар освободится, тогда он устремится по вашему следу.

До этого времени вам, чтобы уцелеть, надо найти Черный минарет. В апокрифе сказано — в нем спасение. В Кабуле остерегайся начальника полиции Браина, это страшный человек. Добраться до запретного минарета его давнишняя мечта. Он уверил себя, что минарет дает силу и неуязвимость.

— Мне не нужно ни то ни другое.

— Как знать. Сейчас не нужно, потом может понадобиться, — смысл этих слов Стас понял гораздо позже.

Окно опять заслонилось темным, и тонкий голос проблеял:

— Мурид, где ты? Пусти меня.

— Я иду, брат мой. Усто, наше время истекло. Ступай. Наступил час молитв.

Стас не заставил себя упрашивать. Компания сумасшедшего старца напрягала. К тому же он не знал точно, где постановка, а где реальность. Посему он поспешил на улицу.

Но что делать с подаренным свитком. Не через границу же тащить?

— Где у вас тут почта? — спросил он у дервиша.