– Viva el anarquismo!..[26]
После этой внушительной декларации в присутствии кюре и компании капиталистов, ужинавших жареными цыплятами, Карлито и его товарищи велели хозяину сдвинуть два стола и расселись за ними. Так как испанская честь не позволяла им угощаться бесплатно, они вытащили кошельки и проверили, сколько у них денег. Половина субботней получки была пожертвована на нужды профсоюза, часть другой половины оставлена семьям – женам и детям. Об ужине не могло быть и речи, но все же на остатки денег можно было вскладчину заказать бутылку мансанильи. Не хватало всего пятидесяти сантимов. Их дал хрупкий юноша с высоким лбом и затуманенным взором – самый обеспеченный изо всей компании, тот, что удерживал Карлито от глупостей. Он был учителем начальной школы в Аранде и, хотя показывал ученикам, как изготовить гранату, подобно всем интеллигентам робел, когда наступало время действовать.
От удара Карлито по столу и его громовой здравицы анархизму задрожали стекла. Фани заметила, что это вызвало появление еще одного представителя пролетариата, тоже в рабочем комбинезоне. Новое лицо, видимо, не принадлежало к группе анархистов, но обладало какой-то властью, возможно, было одним из организаторов предстоящего митинга. На его баскской шапочке блестела красная звезда. Оглядев комнату, он задержал взгляд, подозрительный и враждебный, на тщедушном рыжеволосом рабочем с неприятным лицом.
– Что такое, товарищ Лоренте? – сухо спросил Карлито в наступившей тишине.
– Ничего, – ответил Лоренте хмурясь, – слишком расшумелись.
– Может, мы собрались на литургию? – заметил рыжий, и его произношение сразу выдало иностранца. – Когда в трактир приходят плутократы, они поднимают больше шума!
– А ты кто такой? – внезапно спросил Лоренте, подходя к нему.
– Анархист! – гордо ответил рыжий.
– Покажи членский билет.
– Мне надоело показывать его полицаям.
– Покажешь или нет? – повторил Лоренте, и в голосе его прозвучала угрожающая нотка.
– Гилермо, покажи билет! – сказал учитель из Аранды, – Товарищ из комитета Конфедерации.
Рыжий нехотя вытащил какую-то карточку и бросил ее на стол. Не проявляя признаков раздражения, товарищ Лоренте внимательно просмотрел билет и так же, как рыжий, не слишком вежливо, вернул его.
– Спокойной ночи, товарищи! – сказал он, вскинув кулак, и пошел к двери.
Почти никто ему не ответил.
– Долго мы будем терпеть самоуправство этих коммунистов? – спросил рыжий после ухода Лоренте. – Где наша свобода действий, товарищи анархисты?
Вопрос прозвучал патетически и ударил анархистов по самому больному месту, но подоспевшая бутылка мансанильи помешала им ругать Лоренте. Учитель из Аранды, самый кровожадный из всех заговорщиков на свете, по-братски разделил вино, налив себе меньше всех. Единственной бутылки едва хватило на десятерых, да и то каждому пришлось по полстакана, что составило неприятный контраст с обилием разнообразных вин и остатками богатого ужина на столе плутократов. Этот факт рабочие невольно отметили и обменялись горькими взглядами.
– Здесь пахнет дракой, – сказал Джек.
– Ничего не будет, – раздраженно бросила Фани.
Ее слегка расстроило неприятное сознание своей вины, вызванное всей обстановкой, – она вспомнила, что накануне с полным равнодушием проиграла в казино Сан-Себастьяна три тысячи песет, тогда как на свете есть люди, которые собирают сантимы, чтобы заказать бутылку мансанильи. И эти люди, пока она бездельничала, целую неделю работали в душной атмосфере литейных мастерских Бильбао. Ей показалось, что все это подло, слишком подло, чтобы считаться нормальным.
– Мюрье, ты умеешь боксировать? – спросил Джек.
– Нет, – презрительно ответил француз.
– Тогда, если понадобится, пока я буду действовать, ты выведешь женщин, ладно?
– Что ты собираешься делать? – с досадой спросил Мюрье.
– Я намерен выставить их отсюда.
– Глупости!.. – сердито сказала Фани. – Не воображаешь ли ты, что это негры?
– Негры лучше выдрессированы. Знают свое место. Джек был вполне уверен, что эти испанцы не знают своего места, хотя находятся в собственной стране. Их говор и смех раздражали его, вызывали почти физическое отвращение к ним, к рабочему классу вообще, который переходит все границы в своих претензиях. Короче, он не мог выносить их присутствие. К его раздражению и классовой ненависти к рабочим прибавлялось и дурное настроение, владевшее им с утра. Клара и Мюрье продолжали флиртовать, считая его дурачком, который ничего не замечает. Фани была поглощена монахом, и Джек стал чувствовать себя за столом пятым колесом в телеге. Какая нелепость!..
Он налил себе стакан вина и выпил его залпом, что было очень дурно истолковано пролетариями.
– Ты видел, Карлито!.. Вот это называется пить! – с горечью заметил рыжий.
Это правдивое замечание заставило литейщиков поглядеть на свои пустые стаканы не столько с досадой, сколько с чувством унижения. Взгляды их враждебно устремились на стол плутократов.
– Мы пот проливаем, а богачи живут себе припеваючи! – продолжал рыжий, ободренный воздействием своих слов.
И это было печальной истиной, давно известной рабочим, но вопреки ожиданию рыжего сейчас она никого не взволновала. Большая часть товарищей пропустила его замечание мимо ушей, остальным стало просто досадно. Зачем говорить то, что и так ясно. Потому ведь они и борются! Гораздо важней сказать что-нибудь о тактике борьбы или самому принять участие в решительном выступлении. Умные глаза товарища из Аранды остановились на Гилермо с недовольством. Гилермо, немец по происхождению, вечно вызывал инциденты и раздоры. Коммунисты даже подозревали, что он провокатор. Конфедерация рассылала указания о том, что не следует компрометировать борьбу рабочих грубыми выпадами против отдельных лиц. Теперь слова Гилермо могли раззадорить товарищей и вызвать нежелательные действия против иностранцев.
Внимание рабочих было поглощено компанией плутократов, и они вовсе забыли про монаха, который по-прежнему спокойно сидел за своим столом. Теперь все глазели на иностранцев, точно они были труппой артистов и готовились петь в кабаре. Чтобы избавить дам и господ от этого плебейского любопытства, трактирщик стал вертеть ручки приемника, пока не отыскал какую-то станцию, которая передавала джаз. Он решил, что танцевальная музыка отвлечет рабочих. Но музыка пробудила в них другие эмоции.
– Пять бутылок хереса за мой счет! – громко заказал рыжий, бросив надменный взгляд на аристократов.
– Гилермо!.. – испуганно воскликнул учитель из Аранды. – А у тебя хватит денег расплатиться?
Рыжий важно похлопал по карману своей синей блузы.
Этот поступок, такой неожиданный и товарищеский, привел всех в восхищение. Впрочем, Гилермо был холостяком, получал высокую поденную плату, как опытный литейщик, и мог позволить себе такое транжирство. Товарищи, выражая свой восторг, наградили его шумными хлопками по спине. Они были испанцы – буйные, пылкие люди с южной кровью, которые любили жизнь, борьбу и вино. Мысль о том, что после тяжелой работы в литейной они будут пить херес, совсем вскружила им головы. Они даже не спросили, откуда у Гилермо деньги, чтобы проявлять такую щедрость. Сумма, которую он швырял на угощение, во много раз превосходила его недельный заработок. Только в голове учителя из Аранды мелькнуло смутное подозрение.
Между тем кельнер принес бутылки, и вино оказало свое действие. Гилермо еще раз раскошелился и заказал еще пять бутылок крепкого вина, настоящего хереса, который могли пить только плутократы… Даже учитель из Аранды, сначала не одобрявший поступок Гилермо, забыл про свое недовольство и стал горячо разъяснять двум товарищам необходимость временных уступок по некоторым пунктам доктрины ради сохранения союза с коммунистами. Борьба рабочих должна быть единой!.. Пусть товарищи анархисты это поймут.
