Мириады зараженных вшей сгорали в огненной стихии, а с ними сгорали лохмотья, мерзость, донкихотство и фарисейское милосердие старого мира.

На месте прежнего лагеря торчали только две палатки. Аркимедес Морено разрешил временно оставаться в этих палатках англичанке, выздоравливавшей после сыпного тифа, ее служанке и шоферу. Вероятно, эта женщина и застрелила в часовне одного из организаторов бунта в Пенья-Ронде – монаха Рикардо Эредиа. Кроме того, в лагере как будто произошло самоубийство.

Какая драма, какой внутренний конфликт потряс души этих людей? Несомненно, Аркимедес Морено мог бы что-нибудь узнать, если бы пошел поболтать с англичанкой. Но под ненавистью к старому миру, под плебейской внешностью гаучо, под потрепанной гимнастеркой и красной пятиконечной звездой на берете – знаком рабочего батальона – у Аркимедеса Морено билось чуткое человеческое сердце. Он не хотел из праздного любопытства копаться в больных, осужденных душах и причинять им страдание. Аркимедес Морено закурил дешевую сигарету и пошел к новому лагерю. А от старого лагеря остались только дымящиеся кучи черного пепла, потому что так хотели развитие и логика жизни.