Какое-то время оба молчали. Наконец гражданин откашлялся и сплюнул в траву.

– Ни хрена не видно, уж будьте уверены.

Аллан кивнул.

– Они специально ее огородили, – сказал гражданин, – чтобы не было видно. Знаете почему?

– Почему? – спросил Аллан.

Сухопарый гражданин придвинулся поближе:

– До нее добрались анархисты. Изуродовали страшно. Полиция кое-кого из них поймала, а кое-кого нет. Они еще не схватили главаря. Но схватят. И знаете, что они тогда обнаружат?

– Что?

– Они обнаружат, что ему платит санаторий. И это только начало.

– Чего?

– В ближайшие несколько недель, – поведал худощавый гражданин, – в общественных зданиях прозвучат взрывы. В здании Комитета и ТИ. К тому же они заразили воду радиоактивными частицами. Сами увидите. У нее уже появился странный привкус. Полиция в курсе, но у нее связаны руки.

Рядом с сухопарым гражданином остановился толстый коротышка с рыжими волосами. Попыхивая сигарой, он раздраженно проговорил:

– Это просто кто-то из подростков. Шайка ополоумевших юнцов, которым нечем больше заняться.

Сухопарый гражданин хрипло рассмеялся:

– Они хотят, чтобы вы именно так и подумали. Конечно, безобидная шалость. А я вам кое-что скажу: люди, которые это сделали, хотят уничтожить МОРС. Они не успокоятся, пока не втопчут в грязь нравственность и приличия. Они жаждут возвращения неоновых реклам, разврата и наркотиков. Им хочется, чтобы установилась безграничная власть жадности и расточительства, чтобы снедаемый тщеславием человек корчился в выгребной яме собственной алчности.

– Это подростки, – повторил коротышка. – Ничего это не значит.

– И от гнева Господа Всемогущего небо свернется, как свиток, – продолжал вещать сухопарый; Аллан побрел прочь. – Окровавленные тела атеистов и развратников усеют улицы, и священным огнем будет выжжено зло в сердцах человеческих.

В стороне от всех, засунув руки в карманы пальто, стояла девушка; она наблюдала за Алланом, пока тот шел по дорожке. Поравнявшись с нею, Аллан помедлил в нерешительности, а затем спросил:

– Что тут произошло?

У нее были темные волосы и высокая грудь, а гладкая загорелая кожа чуть светилась в полумраке. Девушка заговорила, голос ее звучал спокойно и уверенно:

– Сегодня утром они заметили, что статуя выглядит совсем не так, как раньше. Вы разве не читали об этом? В газете было сообщение.

– Читал, – сказал он.

Девушка стояла на поросшем травой холмике, Аллан подошел к ней.

Внизу среди теней находились останки изуродованной статуи. Пока памятник из бронзированной пластмассы мирно спал ночью, кто-то коварно напал на него. Теперь, вновь оказавшись на этом месте, Аллан смог оценить происшедшее объективно, он перестал связывать события с собой и посмотрел на них глазами постороннего – как все эти люди, – который случайно зашел сюда и удивился.

Среди гравия виднелись капли красного цвета. Эмаль из художественного отдела агентства. Вдруг Аллану открылся апокалиптический подтекст этой картины. Ему удалось представить, что рисовало воображение другим людям.

Цепочка красных пятен – это кровь, кровь статуи. Враг подкрался к ней по мокрым рыхлым комьям земли, нанес удар и впился зубами в сонную артерию. Статуя истекала кровью, струи текли по бедрам, по ногам; красная склизкая кровь хлынула из нее, и статуя умерла.

Стоя рядом с девушкой, Аллан понял, что статуя погибла. Он почувствовал, что внутри деревянного ящика – пустота, вся кровь вытекла, и осталась лишь полая оболочка. Теперь ему показалось, будто статуя пыталась защищаться. Но она потерпела поражение, и даже скорозамораживание ее не спасет. Статуя погибла навеки.

– Сколько времени вы здесь пробыли? – спросила девушка.

– Всего пару минут, – сказал он.

– Я заходила сюда сегодня утром. И по дороге на работу видела ее.

И тогда он сообразил: она видела статую до того, как соорудили деревянный ящик.

– Что именно с ней сделали? – спросил Аллан, искренне желая все узнать. – Вы не разглядели?

– Не бойтесь.

– Я вовсе не боюсь. – Аллан пришел в недоумение.

– Боитесь. А ведь все в порядке. – Она рассмеялась. – Им придется ее убрать. Они не смогут починить ее.

– Вас это радует? – изумленно спросил Аллан.

Глаза девушки вспыхнули светом, в них заплясали смешинки.

– Надо бы нам отпраздновать это событие. Выпить по коктейлю. – Потом свет в ее глазах померк. – Если человеку, который это сделал, – кем бы он ни оказался – удастся избежать наказания. Давайте-ка уйдем отсюда, хорошо? Пошли.

Девушка повела его через газон к тротуару, потом по дорожке. Она шла быстрыми шагами, держа руки в карманах, Аллан следовал за ней, вдыхая вечерний воздух, колючий и холодный, и постепенно мистическое, похожее на сон ощущение, навеянное Парком, выветрилось у него из головы.

– Я рад, что мы ушли оттуда, – пробормотал он в конце концов.

Девушка удрученно кивнула:

– Туда легко войти, а выйти трудно.

– Вы это почувствовали?

– Конечно. Утром, когда я проходила мимо, это ощущалось не так сильно. Сияло солнце, было светло. Но сегодня вечером… – Она поежилась. – Я простояла целый час, пока не пришли вы, и только тогда очнулась. Смотрела на нее, не двигаясь с места. Как в трансе.

– Меня поразили эти капли, – проговорил Аллан. – Будто кровь.

– Просто краска, – прозаично заметила девушка. Она сунула руку за пазуху и вытащила сложенную газету. – Хотите почитать? Обыкновенная быстросохнущая эмаль, такую используют во всех учреждениях. Ничего таинственного в ней нет.

– Они никого не поймали, – сказал он, до сих пор ощущая какую-то неестественную отрешенность. Но уже не так сильно, скоро все пройдет.

– Поразительно, с какой легкостью можно этакое вытворить и сбежать. А почему бы нет? Парк не охраняется, никто даже не видел этого человека.

– У вас есть какие-нибудь предположения?

– Ну… – протянула она и поддала ногой камешек, лежавший на дороге, – кто-то разозлился, потому что лишился права аренды. Или выразил таким образом подсознательное возмущение против МОРСа. Сопротивляясь давлению, которое оказывает система.

– А что, собственно, сделали со статуей?

– Газета не вдается в подробности. Не стоит детально расписывать подобные события, это опасно. Вы видели статую и знаете, как Буэтелло изобразил Стрейтера. Традиционная воинственная поза: рука простерта вперед, одна нога позади другой, как будто он сейчас ринется в бой. Голова гордо вскинута. На лице печать великой мудрости.

– Он как бы смотрит в будущее, – пробормотал Аллан.

– Именно. – Девушка замедлила шаг, резко повернулась на каблуках и уставилась в темную мостовую. – Преступник, или шутник, или кто-то еще выкрасил статую в красный цвет. Это вам известно. Потом он каким-то образом обезглавил ее, очевидно, воспользовался каким-то электрическим инструментом для резки. А затем вложил голову в простертую руку.

– Понятно, – кивнул Аллан, внимательно слушая.

– Потом, – тихим монотонным голосом продолжала девушка, – этот человек обработал выставленную вперед ногу – правую – высокотемпературной накладкой. Статуя отлита из термопласта. Когда нога стала гибкой, преступник придал ей другое положение. Теперь майор Стрейтер держит в руке собственную голову, будто собираясь зафутболить ее куда-нибудь подальше. Весьма оригинально и весьма не к месту.

Помолчав, Аллан заметил:

– Учитывая обстоятельства, трудно упрекнуть их в том, что они обшили статую досками.

– Им пришлось так поступить. Но кое-кто успел ее увидеть, прежде чем соорудили ящик. Первым делом они вызвали бойцов когорты майора Стрейтера – наверное, ожидали еще каких-нибудь происшествий. Когда я проходила мимо, эти унылые молодые люди в коричневой форме стояли кольцом вокруг статуи. Но ее еще можно было разглядеть. Потом, в течение дня, они поставили ящик. – Она добавила: – Видите ли, люди смеялись. Даже бойцы когорты. Они не могли ничего с собой поделать. Начали потихоньку хихикать, а потом им было уже не сдержаться. Я от души пожалела молодых людей… они смеялись и сами себя за это ненавидели.