– Старый, но мелочный трюк, – парировала она, оборачиваясь и ощущая легкое разочарование. Неужели ему так необходимо проверять ее знания?

– Понимаете, – тихо признался он, глядя на нее немигающим взглядом поверх тлеющего конца сигары, – что я чисто заезжаю в «Парслоуз» и не могу найти себе достойного партнера?

Джемма пожала плечами. Что он хочет этим доказать? Она редко встречала шахматиста своего уровня, если не считать Филидора.

– Поэтому вы простите меня за то, что показался вам чрезмерно дерзким в своем энтузиазме.

– Бенджамин, герцог Берроу, был совсем не плохим шахматистом, – заметила она, испытывая его.

Лицо Вильерса мгновенно изменилось. Щеки запали еще больше.

– Он был достойным соперником. А пять лет назад играл еще лучше.

– Неужели его искусство померкло с годами? А как насчет вашего?

– В двадцать лет я играл блестяще, – ответил он, затягиваясь. – А вы?

– Сейчас я в наилучшей форме, – честно ответила Джемма и, встретившись с ним взглядом, увидела, что он ей поверил.

– Чему научил вас Филидор? Я почти ничего не знаю о французских шахматистках, хотя… много слышал о вас.

– Если поедете в Париж и встретитесь с Филидором – а вам стоит с ним сыграть, – узнаете, что он числился одним из моих любовников. Мы играли почти каждый день в моей спальне, на столике, стоявшем у кровати.

– Полагаю, кровать его совершенно не интересовала, – кивнул Вильерс. Глаза его были темными, непроницаемо темными.

– Конечно, нет, – безмятежно согласилась Джемма. – Иногда мы тянули время, делая по одному ходу в день.

– Должно быть, это доставляло вам невыразимое удовольствие.

– Совершенно верно.

– А с кем вы еще играли?

– Как правило, сама с собой.

– Исключительно сами с собой? – переспросил он, и она вдруг растерялась, не понимая, имеет он в виду шахматы или постельные игры.

– Да. При этом условии жизнь становится куда менее сложной, – вздохнула она.

– Трудно сказать, – задумчиво протянул он. Облачко дыма застлало ей глаза. – Я нахожу партнеров в «Парслоуз» или «Уайтсе». Предпочитаю играть с незнакомцами или с менее опытными игроками, чем сражаться сам с собой в тишине спальни.

– Возможно, в этом и заключается разница между мужчиной и женщиной. А вот я нахожу, что знания приходят в результате долгих минут самопознания.

Он улыбнулся. В темноте блеснули белоснежные острые зубы, как у тигра, выследившего добычу.

– Думаю, эта игра окажется весьма интересной. Тем более что играть будем мы.

– Давайте устроим матч, – предложила она. – Три партии.

– Похоже, вы действительно грозный противник, – заметил он.

Послышался шелест шелковых занавесей, и на балконе появился Элайджа, сопровождавший молодую девушку, которой внезапно стало нехорошо. За ними спешила ее мамаша.

Элайджа глянул в сторону Джеммы и оцепенел. Минуту спустя девушка обмякла в объятиях матери, а Элайджа подошел к парочке.

– Какое неоценимое удовольствие! – воскликнул он. – Друг детства посетил мой дом!

– Да, и это я, – равнодушно бросил Вильерс. – Тот, которого ты много лет не удостаивал ни словом. Это твоя жена пригласила меня на бал, и я только сейчас расписывал ей преимущества одинокой жизни.

– В самом деле?

Они были словно ночь и день. Бомонт горел неподдельным энтузиазмом, воспламенявшим его политические амбиции, и это не только позволило ему занять важное место в кабинете министров, но и снискало благосклонность короля. Вильерс прислонился к перилам балкона: в длинных, тонких пальцах зажата сигара, ресницы опущены, между сведенными бровями пролегла глубокая линия, в уголках глаз собрались морщины. А вот Бомонт выглядел лет на двадцать пять, хотя корпел над политическими речами не меньше, чем Вильерс над шахматной доской.

– Миледи Бомонт утверждает, что не раз выигрывала у Филидора, – сообщил Вильерс.

– По справедливости нужно добавить, что Филидор не раз меня побеждал, – откликнулась Джемма.

– Должно быть, вы отточили свое искусство? – констатировал Бомонт, вскинув брови.

Грудь Джеммы обожгли воспоминания. Муж играл с ней всего несколько раз, вскоре после свадьбы. Откуда ему знать, отточила она свое искусство или нет?

Она ничего не ответила.

Взгляд Вильерса обволок ее сладким медом.

– Значит, мы договорились о матче? – спросил он, щелчком отбрасывая сигару, которая яркой искрой пролетела сквозь ночной воздух и упала на гравийную дорожку. Элайджа проводил ее взглядом. Сам он никогда не сделал бы ничего подобного. Зачем затруднять слуг или, не дай Бог, устраивать пожар?!

– Разумеется, – кивнула Джемма. – По одному ходу в день? Конечно, матч продлится дольше, зато удовольствия больше. Три партии.

– Может, последнюю сыграем вслепую?

Джемма невольно усмехнулась.

Она играла сама с собой вслепую, но куда лучше иметь настоящего противника!

Вильерс поклонился с небрежным изяществом. Джемма отметила, что его камзол так же элегантен, как у самых прославленных парижских щеголей.

Элайджа был весь в черном.

Когда Вильерс отошел, Джемма заметила, что волосы у него связаны на затылке лентой цвета алого мака, выглядевшей вызывающе на фоне темного шелка его волос. Должно быть, он был законодателем собственных мод: даже парижане пользовались только темными лентами.

– Где вы будете играть с ним в шахматы? – осведомился Элайджа, и, хотя голос звучал бесстрастно, глаза у него пылали яростью.

Джемма мысленно пожала плечами. Элайджа чересчур легко поддается гневу.

– Полагаю, именно там, где я играла с Филидором.

– И где же это, позвольте спросить?

– В моей спальне.

Ей доставило некоторое удовольствие видеть, как исказилось его лицо.

– А каков приз?

Она снова пожала плечами, на этот раз по-настоящему, с ленивой грацией. Впрочем, непонятно, зачем ей трудиться? Мужа этим все равно не проймешь.

– А приз обязателен? – обронила она, шагнув к двери. Но он загородил ей дорогу. За последние несколько лет он стал куда массивнее. Когда она покидала Англию, у него были худые ноги и широкие плечи. Зато теперь он стал настоящим мужчиной.

Джемма с раздражением выкинула из головы эти неуместные мысли.

– Полагаю, вы и есть приз? – вкрадчиво поинтересовался он.

– Не была и никогда не буду призом для мужчин! – отрезала она, прямо глядя ему в глаза и надеясь, что он понимает. – Скорее уж – бесплатным подарком для тех, кого предпочту сама.

– Слишком частое употребление обесценивает дар.

– Боже! – воскликнула Джемма. – Кажется, я уже слышала это раньше! Да, так и есть! В церкви! Как странно слышать цитаты из катехизиса в устах политика! Возможно, вы ошиблись в своем призвании?

– Если вы собираетесь играть с ним в шахматы… – забормотал Бомонт, но осекся.

Джемма, уже успевшая протиснуться мимо мужа, остановилась и медленно обернулась:

– Намереваетесь сыграть со мной только из-за того, что я договорилась о матче с Вильерсом?! Вы, конечно, шутите?

– Почему бы мужу не сыграть партию с женой? Его губы сжались в жесткую, тонкую линию.

– Не вижу в этом факте ничего особенного.

– И мы будем играть на тех же условиях? – рассмеялась она. – По одному ходу в день для каждого? Матч из трех партий? Последнюю играем вслепую, если играем вообще?

Герцог пожал плечами.

– Но, насколько мне известно, вы многолетне садились за шахматный столик! По-моему, опасно полагаться на давно забытое умение… – продолжала она.

– А разве мы делаем ставки? Вы сами сказали: никакого приза.

Джемма прикусила язык. Не стоит объяснять, что она играет с Вильерсом из желания отомстить последнему.

– Вам придется быть со мной повежливее, – указала она, – и приходить домой каждый день. Насколько мне известно, вы часто ночуете в своих вестминстерских покоях.

Она не упомянула, что ей известно все. И что эти ночи он проводит не один.

Но герцог снова пожал плечами. Разумеется, мужчина за тридцать не так энергичен, как мужчина, которому немногим больше двадцати. В тот день, когда она застала его лежавшим на письменном столе вместе с любовницей, он всего несколько часов как поднялся с супружеской постели. До чего же неприятно сознавать, что воспоминание об этом до сих пор сжимает болью сердце.