— Я остануть в Питлохри, — сказала она. — Вам не обязательно везти меня в Эдинбург.

— А я-то думал, что у вас есть туристские замашки!

— Я могу посмотреть и Питлохри.

Колин состроил гримасу:

— Вы соберетесь и будете готовы завтра утром к десяти. Я всегда выполняю то, что велит мне отец.

— Я не верю, но если это так, надеюсь, он наказал вам быть добрым ко мне.

Колин наклонился и прошептал ей на ухо:

— Честно говоря, да.

Затем легонько прикоснулся губами к ее щеке, а когда обнял ее за плечи, она прижалась к нему всем телом. Так они и сидели, тесно прильнув друг к другу, не разговаривая, лишь наблюдая, как в камине потрескивает огонь.

— Так лучше, чем спорить, правда? — наконец шепотом спросил Колин.

Пруденс посмотрела на него. Он прочел ответ в ее карих глазах и еще крепче прижал к себе. Она уткнула голову ему в грудь.

— Пока не начинаем разговаривать, с нами все в порядке, — сказала она.

— Точно подмечено! — откликнулся он. — Давай молчать.

И они еще долго сидели молча. Пруденс постаралсь отбросить все мысли и позволила себе расслабиться в объятиях Колина, испытывая огромное удовольствие.

Наконец, когда огонь стал затухать, он осторожно освободился.

— Я поднимусь наверх один, — произнес с еле заметной хрипотцой. — Если мы пойдем вдвоем, то окажемся в одной постели. Но не думаю, что каждый из нас готов к этому.

Когда они приехали в Эдинбург, Колин тут же пригласил Монику с Джульетой пойти вместе с ними все в тот же паб на Роуз-стрит, где готовили прекрасную баранину. Одна Моника, как в прошлый раз, заказала перье.

— Ужасно нервничаю, — красиво улыбаясь, сообщила она, хотя казалась абсолютно спокойной. — Вечером у меня сольное выступление под барабаны бонго-бонго.

— Не могу дождаться! — отреагировал Колин.

— Ты невыносим! — пожеманничала Моника. — Что ты понимаешь в танцах? Танец пробуждает энергию, страстность…

— Оставь свой драматический настрой на вечер, — оборвал ее Колин.

Танцовщица посмотрела на него испепеляющим взглядом.

Пруденс пила шабли. И вдруг подумала, что оно, вероятно, все из той же бутылки, которую поднимали для нее из подвала несколько дней назад. Похоже, шабли тут не пользуется спросом.

— Я бы с удовольствием посмотрела ваше выступление, — сказала она Монике.

— Видишь, Колин, как надо ценить искусство! — обрадовалась та.

Он допил пиво и заказал еще.

— Пруденс еще не видела, как ты танцуешь.

— Колин, ты ужасен! — вмешалась Джульета. — Ты же прекрасно знаешь, что Моника очень талантлива.

Он не смутился, лишь усмехнулся:

— Не хочу раздувать в ней тщеславие.

— У меня достаточно сильное честолюбие, — возразила Моника с преувеличенным акцентом.

Сидя напротив, Пруденс наблюдала за ними, но так и не могла понять, какие отношения связывают этих людей. Можно их назвать просто друзьями, или за этим скрывается что-то большее?

— Я думала, ты уговоришь отца приехать на уик-энд, — сказала Джульета.

— Он целиком в работе, — ответил брат. — Это здорово.

Джульета с ним согласилась.

— Завтра Элгарты устраивают прием, они надеялись, что он придет. Надо их предупредить, что его не будет, чтобы они могли пригласить больше народа. — И повернувшись к Пруденс, пояснила: — Элгарты входят в небольшой круг друзей, с которыми отец все эти годы поддерживал отношения.

Пруденс с пониманием кивнула.

— Кстати, я остановилась у них на Шарлот-сквэа. Если хочешь, присоединяйся ко мне, я поговорю с ними, — у них большая квартира.

Пруденс смутилась, она как-то еще не думала, где ей предстоит ночевать.

— Моника сейчас живет со мной, — добавила Джульета, еще больше ее смущая.

"Выходит, у Колина мы окажемся только вдвоем?"

— Я полагал, что вы остановитесь у меня, Пруденс, — подал он голос. — Так гораздо проще. Можете занять мою комнату. Перестань подмигивать, Моника! Я устроюсь на диване.

— Если не доверяете моему коварному брату, — вмешалась Джульета, — повторяю, устроим вас у Элгартов.

Пруденс улыбнулась, откашлялась и решила:

— Как-то неудобно стеснять незнакомых людей. Пожалуй, я приму приглашение Колина.

Моника молчала, но глаза у нее смеялись. Заметив это, Колин протянул руку, легонько потрепал ее по щеке.

— Оставь свои дурные мысли. Лучше скажи, вы брали мою почту?

— Она аккуратно сложена у тебя на столе.

— Кого ты пытаешься обмануть, Моника? Ты никогда ничего не делаешь аккуратно! Впрочем, спасибо.

"Что это его так интересует почта? — подумала Пруденс. — Уж не ждет ли каких-нибудь новых известий обо мне?" Однако тут же себя одернула — нельзя быть такой мнительной! Не на ней одной сошелся свет клином. Вздохнув, принялась за баранину. Все равно в один прекрасный день все это кончится!

В полдень Моника отправилась на репетицию, а Колин, Джульета и Пруденс пошли погулять по Эдинбургу. Осмотр достопримечательностей начали с Королевского замка — бывшей резиденции шотландских монархов, там они присоединились к охающим толпам туристов. Затем посетили еще несколько известных замков и аббатств.

— Август одновременно и лучший и худший месяц в Эдинбурге, — заметила Джульета, когда, уставшие, они садились в двухэтажный автобус, чтобы доехать домой. — Столько экскурсантов! Люди прилетают аж из Японии, Америки, а я тут частенько бываю, но сто лет не посещала все эти места. Смешно, правда?

Пруденс с ней согласилась, а Колин промолчал. Он вел себя очень любезно, много интересного рассказывал об исторических памятниках, но при этом Пруденс особого внимания не уделял. Может, потому, что рядом была сестра? Или опять в чем-то новеньком ее заподозрил?

Они вышли у Фредерик-стрит. Пруденс могла бы еще побродить по городу, но Монтгомери явно утомились, не стоило злоупотреблять их любезностью, а ее одну они вряд ли бы отпустили.

— Придете на выступление Моники? — поинтересовалась Джульета, когда они подошли к дому Колина.

Пруденс взглянула на него.

— Вообще-то я собирался, не знаю, есть ли силы у Пруденс.

— Конечно, — быстро ответила она.

Он усмехнулся:

— Значит, придем.

Джульета попрощалась и пошла дальше по улице.

У них оставалось еще достаточно времени, чтобы привести себя в порядок и перекусить. Когда Пруденс вышла из комнаты в черном блестящем платье, Колин готовил бутерброды, накладывая на них толстые куски сыра.

— Вероятно, вам потребуется тарелка и салфетка, — сказал он, усмехаясь.

— Не обязательно, — ответила она, усаживаясь на диван. — Иногда я веду себя просто как ненормальная.

Он устроился рядом.

— Например?

— Например, сбежала в чужую страну с человеком, которого едва знаю.

— Монголия была бы более чуждой.

— Пожалуй, больше подойдет слово "незнакомой".

— Вы явно проявляете редакторские наклонности. И отец говорит, что у вас острый глаз. Интересно, не правда ли?

— Здорово! — раздраженно отреагировала она. — Никогда не считала себя идиоткой.

— Конечно нет. — Колин занялся бутербродом, предоставив ей возможность поломать голову, на что это он намекает на сей раз. Наконец спросил: — Вам двадцать четыре, верно?

Пруденс кивнула.

— Это значит, что вы закончили учебу три или два года назад?

— В вашем листке, помнится, вы написали, что это был университет в Коннектикуте, правильно?

Она снова кивнула, но, почувствовав опасность, положила бутерброд на салфетку. Сыр хаварти был просто замечательным, но аппетит у нее пропал.

— Так вот, я связался с Коннектикутским университетом. Вы в нем никогда не учились. Там даже слыхом не слыхали о такой студентке. Проверили по компьютеру — вас там в помине не было ни два, ни три, ни пять лет назад.

— Ох уж эти компьютеры! Что они знают?