— Извините мое невежество, — пролепетала она. — Я знаю Колина меньше недели и понятия не имела, что он пишет.

— Вы хотите сказать, что он вам не говорил? — посмеиваясь, спросил Пауль.

Пруденс покачала головой.

— Он пишет детские книги, — поднимаясь и направляясь в другой конец комнаты, сказала Бренда. Там она достала с полки книги в жестких обложках и принесла их Пруденс. — Вот три из них. Он всегда дарит один экземпляр Венди, хотя еще рановато ей их читать.

Пруденс взглянула на обложку и чуть не свалилась со стула. Оказывается, Колин Монтгомери был К. Дж. Монтгомери, давно знакомым ей автором одних из самых смешных и умных книг для детей и подростков. Более того, Пруденс делала обзоры его книг в "Манхэттен мансли"!

— Я и понятия не имела, — рассеянно сказала она.

— Вы как будто шокированы? — тихо спросил Пауль.

— Так и есть. Я и подумать не могла, что Колин может заниматься таким делом. Он казался мне другим человеком.

— Да ведь вы и сами признались, что знаете его всего неделю, — подтвердила Бренда.

Пруденс печально кивнула:

— И то правда!

Отказавшись от предложения Пауля подбросить ее на машине, она согласилась взять плащ и побрела под дождем к замку.

В гигантском зале перед камином сидели Моника и Джульета, оживленно о чем-то беседуя. Пруденс и не знала, что Моника оставалась на ночь.

— А, вот и вы! — в один голос воскликнули женщины.

Пруденс улыбнулась и сняла плащ. С тоской отметила, что джинсы тоже придется переодеть.

— Добрый день! — добродушно поздоровалась она с женщинами, обрадованная, что не придется в этот скучный день сидеть с одними мужчинами.

— Колин вас разыскивает, — сказала Джульета. — Беспокоится, как бы с вами что-нибудь не случилось в такую погоду.

— Я прошлась до деревни и обратно, — объяснила Пруденс.

— Вас долго не было. Он места себе не находит.

Пруденс вздохнула, смущенная тем, что заставила кого-то волноваться.

— Извините. Я не хотела доставлять неудобства. Не предполагала, что Колин будет из-за этого переживать.

Дзкульета рассмеялась точно так же, как брат.

— Вообще-то он в ярости, но вы не расстраивайтесь по этому поводу!

Пруденс почувствовала, что ее ладони стали влажными. Конечно, она расстроилась — это уж совсем ни к чему, что из-за нее в доме поднялась суматоха. Еще раз извинившись, поспешила наверх, стараясь успокоиться. Быстро переоделась и опять спустилась вниз к женщинам.

— Скажите, и что же, Колин нанял вас из-за длинных ног, или вы в самом деле умеете печатать? — встретила ее столь странным вопросом Джульета.

Оцепенев от такой дерзости, Пруденс не сразу нашлась, как ответить.

Видимо понимая это, Джульета, рассмеявшись, сказала:

— Уж поверьте, я-то знаю моего брата!

— Я опытная секретарша, — решительно отрекомендовалась молодая журналистка.

— О, не сомневаюсь! — продолжила Джульета. — Но это вовсе не означает, что брат нанял вас только поэтому. Полагаю, вы не столь наивны, как притворяетесь. Не пробыли здесь и двух дней, а я уже наслушалась сплетен о вас с Колином. Я ничего не имею против, пожалуйста, вы взрослые люди! Однако, если вы на самом деле такая наивная, позвольте вас предупредить: мой брат — взрослый мужчина. И еще хочу вас предостеречь — он не любит, когда его водят за нос.

Пруденс почувствовала, что покраснела, и была рада, когда кот запрыгнул ей на колени, — можно было опустить голову и занять руки.

— Если я вас обидела, простите, — мягко договорила Джульета.

— Со своей стороны могу добавить, что Колин заинтересовался вами, — дружески коснувшись плеча девушки, произнесла Моника. — Сегодня, когда он обнаружил, что вас нет, это было видно по его глазам. Вообще он здорово изменился…

Пруденс смутилась вконец. Всегда неприятно, когда с тобой вот так говорят о сокровенном, да еще если это делают малознакомые люди. К тому же, предположение Моники, разумеется, совершенно не соответствующее действительности, почему-то все равно заставило сердце биться сильнее… Пруденс смело посмотрела ей в лицо, однако не обнаружила ни насмешки, ни злорадства, ни желания обидеть. Обе женщины вели себя спокойно, настроены были явно доброжелательно. Пруденс не почувствовала их желания ее разговорить, вызвать на откровенность. Видимо, просто так, коротали скучный день в болтовне…

И тут в зал ворвался разгневанный Колин. Скорее всего, дверь, не окажись она такой прочной, разлетелась бы в щепки.

— Черт побери, где вы были? — спросил он грозно, останавливаясь перед Пруденс и не обращая никакого внимания на Джульету и Монику, сидящих у огня.

Несмотря на не очень-то приятную ситуацию, невозможно было не отметить, что рассерженный Колин был фантастически красив.

— Ходила в деревню, — спокойно ответила она. — Вернулась уже минут двадцать назад. Вы меня искали? Спасибо за заботу, но, право, не стоило беспокоиться…

— Не стоило! — взорвался Колин. — Вы могли лежать в канаве со сломанной ногой!

— Ах, как драматично! — парировала Пруденс. — Вместо детских книг вам следует писать мыльные оперы!

Он безмолвно уставился на нее, а она тайком позлорадствовала.

Не говоря больше ни слова, Колин вылетел из зала, и было слышно, как затопал вверх по лестнице.

— А вы не такая уж наивная, как я предполагала, — холодно заключила разыгравшуюся сцену Джульета.

На следующее утро Джульета и Моника уехали в Эдинбург, а Пруденс начала работать с Хейли Монтгомери. Пока она решила не открывать карты — в ее распоряжении были две недели. Правда, представлялись они ей весьма мрачными. Колина не было видно с тех пор, как он пулей вылетел из зала. Следовало полагать, что все отношения между ними окончательно порваны.

Работа с писателем захватывала ее. Он пригласил секретаршу в маленькую комнату на третьем этаже, выходившую окнами на развалины аббатства, где были только стул и стол, да пишущая машинка, и вручил горы бумаг, исписанных от руки и частично отпечатанных. Это был его первый роман после десяти лет молчания. Пруденс предстояло все перепечатать.

Завтракали они вдвоем.

— Издатель у вас уже есть? — невинно поинтересовалась Пруденс.

— Точно не знаю, — ответил Монтгомери. — Думаю, найдется, при желании.

— Значит, литературный мир пока не знает, что вы написали новый роман?

Он рассеянно посмотрел на нее. Одет Хейли был просто, очень по-домашнему, и Пруденс подумала: "Кто бы поверил, что передо мной сидит лауреат Пулитцеровской премии!"

— Вы правы.

"Эллиот будет в восторге", — порадовалась она.

— А почему вы снова взялись за перо?

— Почувствовал необходимость.

"Эту фразу запомнить нетрудно", — отметила Пруденс.

— Вам понравилось то, что вы написали?

— Я не стал бы просить вас печатать, если бы не был удовлетворен этой вещью.

Тут она поняла, что Хейли ждал этого вопроса, чтобы исправить сказанное им при их первой встрече. Тогда он явно перегнул палку, высказав сомнение, может ли вообще теперь писать.

— Да, конечно, это глупый вопрос. Пруденс вспомнила, как Эллиот говорил ей, что журналистские вопросы не могут быть глупыми. Грубыми, нетактичными, бесцельными, основанными на сплетнях, какими угодно, но никогда — идиотскими. Любой может оказаться именно тем, чем надо, дабы расколоть собеседника.

Во вторник за завтраком вместо Хейли она обнаружила Колина. Он сообщил, что секретарь понадобится отцу только после обеда, и предложил ей пойти прогуляться. Пруденс с радостью согласилась. Они опять отправились к развалинам аббатства. Вовсю пригревало солнце, воздух был сырым и теплым.

— Отец говорит, что вы отлично справляетесь, — как бы невзначай заметил Колин.

— Приятно слышать. Мне нравится его новая книга.