Например, во время разговора "про это" Б.Сарнов касается слухов об импотенции и сифилисе своего любимого поэта. И делает сие с удовольствием, особенно явным тогда, когда дважды приводит версии Лили Брик. Так, на вопрос Сарнова о сифилисе ответ был таков: "Да не было у Володи никогда никакого сифилиса! – гневно сказала она. И тут же без тени смущения добавила: – Триппер – был". Далее следует авторский комментарий, который красноречиво характеризует самого Бенедикта Сарнова: "Мол, что было – то было. И она этого не скрывает. И стеняться тут нечего: дело житейское".

Ещё в начале прошлого века Василий Розанов, нелюбимый В.Маяковским и Л.Брик, упрекал декадентов в том, что их интерес, их взгляд на женщину выше пояса не поднимается. Подобный интерес к "низу" очевиден и у Сарнова, что наглядно проявляется в тех случаях, когда этот интерес искусственно навязывается либо к нему все отношения сводятся.

Б.Сарнов в свойственной ему игриво-ироничной манере так комментирует мемуарные откровения Вероники Полонской: "Стало быть, не только в карты играли они там, у него, на Лубянке, когда оставались вдвоём". Да, не только... И секрета из этого Полонская не делает, более того, сообщает о своей беременности от Маяковского, об аборте, о его бессердечно-циничной реакции... Однако все эти факты остаются "за кадром", за пределами книги Бенедикта Сарнова. Он в очередной раз сознательно искажает реальность, ибо отношение поэта к аборту в образ, создаваемый критиком, не вписывается. В данном случае, как и во всех других, Маяковского необходимо оценивать по достоинству: определять реальный вес его слов по поступкам. На этот единственно правильный путь мягко указывает в письме к поэту Элли Джонс: "Вы же собственную печёнку готовы отдать собаке – а мы просим так немного".

Возвращаясь к истории с "травлей", замечу: Б.Сарнов мог и должен был сказать, что в защиту Лили Брик в течение месяца выступили З.Паперный, К.Симонов, С.Кирсанов, Б.Слуцкий. Не знаю, была ли данная акция кем-то инициирована или она – спонтанное выражение чувств и мыслей названных авторов? Очевидно одно: по главному вопросу они высказываются стандартно, как будто под копирку, повторяя миф, успешно внедрённый Бриками, Катаняном и т.д.

Борис Слуцкий, например, даже просит "уважаемого Леонида Ильича" вмешаться в кампанию травли Л.Брик и в утверждение "совершенно новой "концепции" жизни и творчества Маяковского" ("Вопросы литературы", 1994, № 4). В этом письме пробриковская позиция не только достигает своего апогея, но и очень своеобразно проецируется на творчество поэта: "Главная задача этих высказываний – опорочить Лилю Юрьевну Брик, самого близкого Маяковскому человека, женщину, которую он любил всю жизнь и о которой писал всю жизнь.Таким образом, накануне юбилея поэта ставится под сомнение большая часть его любовной лирики".

Если бы это – "в огороде бузина, а в Киеве дядька" – выдал Ст.Куняев или В.Бондаренко, то легко представить реакцию Б.Сарнова, как и любого "левого". Но автор данного послания Борис Слуцкий... И я тоже "промолчу"... Скажу о другом – общем месте у исследователей Маяковского. В данном письме Слуцкого в заострённой форме выражено буквальное понимание любовной лирики. Подобным образом отреагировала на цикл стихотворений, посвящённый ей, Наталия Волохова. На слова женщины о слишком вольной интерпретации их отношений Блок пропророчествовал о "соусе вечности". Именно этот план не берётся во внимание и прекрасным поэтом Б.Слуцким, и ... критиком Б.Сарновым, и многими другими. Суть проблемы, думаю, точно выразила Лидия Чуковская во втором томе "Записок об Анне Ахматовой": "Я думаю, Маяковский любил всех трёх – и ещё тридцать трёх впридачу, и мне непонятно стремление исследователей и не исследователей во что бы то ни стало установить какую-то единственную любовь их героя – будь то Тургенев … , или Байрон и Пушкин … . К чему это? Проблема нерешаемая, да и бесплодная".

Конечно, обращение к еврейской и антисемитской темам обусловлено сколь личностью Б.Сарнова, столь и реалиями биографии Л.Брик и В.Маяковского. Лиля Юрьевна очень остро воспринимала своё национальное происхождение и отношение к еврейству вообще. По её словам, оно "было больное с самого начала" из-за судьбы отца.

Естественно, что В.Маяковский заразился подобным отношением от Лили. Однако у обоих "больное" периодически принимало неадекватно-гипертрафированные формы, как в случае с Белинсоном. Об этом Лиля Юрьевна рассказывает в мемуарах, допуская в одном абзаце следующие фактические ошибки. "Биржевые ведомости" – это не альманах, а газета. Альманах же назывался "Стрелец", где и были опубликованы стихи В.Маяковского вместе, по словам Л.Брик, с "антисемитской статьишкой Розанова" ("Дружба народов", 1989, № 3). И не выходил В.Маяковский из "числа сотрудников" (потому что никогда не являлся сотрудником ни "Биржевых ведомостей", ни "Стрельца"), а просто заявил: "Появление столь неприятного соседа заставляет меня считать себя впредь не имеющим к "Стрельцу" никакого отношения".

В беседах с Романом Якобсоном В.Маяковский не раз говорил, что ничто его не приводит в такое состояние возмущения, гнева и ненависти, как юдофобство. Ненависть к любому народу – болезнь, и мне непонятно, почему В.Маяковский, Л.Брик, Б.Сарнов и многие другие зацикливаются только на евреененавистниках. Реакция на последних у В.Маяковского всё же мягче, чем у легендарной Ариадны Скрябиной (не путать с её матерью, у которой был роман с Мариной Цветаевой). Владимир Хазан сообщает: "Однажды в её присутствии кто-то заподозрил в антисемитизме поэта Г.Иванова. "Следует раздавить его, как клопа, поставить к стенке", – последовала незамедлительная и беспощадная реакция Скрябиной" (Хазан В. Особенный еврейско-русский воздух. Иерусалим-Москва., 2001).

Во многих мемуарах и исследованиях говорится о совместной "еврейской" акции Л.Брик и В.Маяковского. В 1926 году друзья поэта и Лиля Брик снимали фильм "Евреи на земле". Маяковский, как утверждает В.Шкловский, сделал надписи к нему (Шкловский В. За сорок лет: Статьи о кино. – М., 1965), а затем, по свидетельству Брик, "устроил в Доме союзов гигантский писательский вечер, сбор с которого пошёл целиком на еврейские колонии".

В этом стихотворении особенно впечатляет финал, строки, которые не могут не вызвать сострадания к жертвам погрома и ненависть к тем, кто его творит: "И липнет // пух // из перин Белостока // к лежащим глазам, // которые выколоты". Однако само стихотворение в целом – это талантливая иллюстрация примитивных "левых" мифов о царской власти как о вдохновителе и организаторе еврейских погромов.

Для меня не менее показательно то, что другой погром, жертвами которого стали миллионы, В.Маяковский поддержал и по-разному воспевал в лирике и эпике. Закономерно, что и Б.Сарнов не заметил этот погром 1918-1922 годов. Зато, ведя речь о конце 20-х XX века, он вслед за своим единомышленником Д.Быковым с грустью повторяет: "От революции отлетела душа", и делает глобальные – из серии ненаучной фантастики – выводы...

Предположим, что, как утверждают многие "левые", душа отлетела. Но стоит ли, Бенедикт Михайлович, жалеть о том, ибо душой этой было уничтожение тысячелетней России, человеконенавистничество, разрешение крови по совести, узаконенная русофобия... Или тогда нужно признать, что такой погром вам в радость, такая "душа революции" созвучна вашей душе?

Своё восприятие Маяковского, во всех отношениях отличное от сарновского, я выразил давно ("Кубань", 1991, № 3) и не вижу смысла полемизировать с автором книг "Маяковский. Самоубийство", "Случай Мандельштама" по конкретике творчества. Скажу предельно кратко, общо.