Мы въехали на моей белой "Волге" в деревню, мы двигались в поднятой нами пыли, странные и непривычные здесь, словно на Луне.

Бабушка даже не всплеснула, а вздрогнула усталыми руками, встала нам навстречу, сморгнула слезу, улыбнулась.

Она впервые видела мою жену. Они сразу заговорили как две женщины, а я молчал и трогал стены.

– Бабий труд незаметен, – сказала бабушка жене.

"Бабий труд незаметен", – повторил я себе, и вышел на улицу с сигаретой.

Вот это построил дед: забор, сарай, крыльцо, дом.

Картины в доме нарисовал отец: на них – дед, дом, луг, сад.

Расколотое на несколько частей, но ещё живое бабушкино сердце – вот упорный мужицкий труд.

Не двигаясь и не суетясь в редкие мгновения, когда можно было не двигаться и не суетиться, вкушая малую сладость, она прожила огромную жизнь, оглянувшись на которую, не различишь земным взглядом и первого поворота, за которым тысячи иных.

Мы не сумели так жить.

– Баба служит, а мужик в тревоге живёт, только прячет свою тревогу, – слышал я тихий бабушкин голос за неприкрытой дверью. – Бабью жизнь мужику не понять, нас никто не пожалеет. А нам мужичью колготу не распознать.

– Колготу? – спросила моя жена.

– Колготу, суету, муку, – пояснила бабушка.

– Баба в служеньи живёт, а мужик в муке… Или только мои такие были, не знаю, – вздохнула она и умолкла.

Мы вышли с женой из дома и спустились к реке. Прошли через едва живой мосток и поднялись на холм. С холма была видна огромная пустота.

"…И солнце болит и держится косо, как вывихнутое плечо…"

Я произнёс это вслух.

– Что ты сказал? – спросила жена.

Я смолчал. И она спросила меня снова. И я снова смолчал. Не хватало ещё повторять всякую дурь.

Жена сидела недвижимо, очарованная и смертно любимая мной.

Подожди, я сломаю и твоё сердце.

Мы возвращались, когда начало вечереть, я шёл первым, и она торопливо за мной. Я знал, что ей трудно идти быстро, но не останавливался.

У реки я присел на траву. Неподалёку стояла лодка, старая, рассохшаяся, мёртвая. Она билась о мостки, едва колыхаемая, на истлевшей верёвке.

Я опустил руку в воду, и вода струилась сквозь пальцы.

Другой рукой я сжал траву и землю, в которой лежали мои близкие, которым было так весело, нежно, сладко совсем недавно; и вдруг почувствовал ладонью злой укол и ожог. Дурно выругался, принёс напуганную руку к лицу, ничего не мог понять. Обернулся и взглянул туда, где сжимал землю – в траве лежала оса, я её раздавил.

Рука начала вспухать и саднить. В ладони разрасталась нудная боль, словно оса поселилась под кожей и жаждала вырваться, разбухая, истекая под моей кожей горячей, жгучей осиной кровью.

Вернувшись в отчий дом, я заторопился, не допил чай, почти выбежал на улицу, завёл машину, хотя бабушка ещё разговаривала с моей женой.

Ехал, с неприязнью держась за руль больной рукой, нещадно давил на газ, наматывая чёрную дорогу.

Ночью приехали и я сразу упал в кровать. Зажав голову руками, быстро забывшись, я вдруг услышал стук своего сердца, он был торопливый и упрямый. Мне приснилась привязанная лодка, которая билась о мостки. Тук-тук. Ток-ток.

Подожди, скоро отчалим. Скоро поплывём.

С 5 по 10 сентября в Москве при стечении огромного количества народа прошла ежегодная, уже 20-я по счёту, Московская Международная книжная выставка-ярмарка…

На этот раз почётным гостем выставки стал Китай, чья обширная и красочная экспозиция радовала глаз традиционным китайским колоритом (чего нельзя сказать о российских стендах, полностью утративших национальную окраску и оттого безликих и стандартно-"европейских"). Причиной триумфа китайского книгоиздательства стал не только Год Китая в России, но и сама взрывная пассионарность нашего восточного соседа, с которой китайцы упорно вторгаются во все отрасли экономики и культуры, наступают по всем направления – не заметить этого невозможно.

На выставке было множество встреч с писателями и издателями, конференций, "круглых столов". Ещё больше – всевозможных "тусовок" со "звёздами шоу-бизнеса", активно взявшимися за перо (точнее, понанимавшими литзаписчиков) и ещё более активно полощущими на публике своё грязное бельё…

Нынешняя юбилейная книжная выставка стала самой настоящей "ярмаркой тщеславия" для десятков мыльных телевизионных "пузырей", решивших своими скандальными откровениями "обогатить" Русскую литературу. Не вышло. Пузырь – он и на ярмарке пузырь, лишь обвальное падение уровня культуры позволяет этому пузырю раздуваться до гипертрофированных размеров гламурного дирижабля.

Но говорить о смерти подлинной Литературы преждевременно. Несмотря на печальный факт – отсутствие на выставке ведущих писателей России: Александра Проханова, Владимира Личутина, Валентина Распутина, Василия Белова, Тимура Зульфикарова… – посетители имели возможность встретиться со многими русскими мастерами пера на стендах издательств "Вече", "Алгоритм", Института Русской Цивилизации…

Основным событием выставки, бесспорно, стала презентация на стенде издательства "Метагалактика" книги Владимира Бондаренко "Трудно быть русским". Сотни москвичей и гостей столицы приобрели книгу известного публициста и литературного критика. Десятки тысяч уже знают (таков тираж предыдущих книг автора) – можно писать и так: смело, остро, бескомпромиссно… и при этом талантливо, на высочайшем художественном уровне продолжая немеркнущие традиции русской критической мысли, внося в неё эстетику ХХI века. Владимир Бондаренко вновь доказал, что он ведущий публицист и литературный критик России – художник высшего откровения.

В писательско-редакционной среде широко обсуждался проект издательства "Библиотека Сверхреализма", вдохновителем и составителем которого является сам Владимир Григорьевич. Было предложено расширить библиотеку, придав ей всероссийский характер и включив в неё таких талантливых русских писателей, как Евгений Чебалин, Вера Галактионова, Петр Паламарчук и др.

На том же стенде под большим плакатом с надписью "Остановить репрессии!" проходил сбор подписей в защиту писателя Юрия Петухова, чьи книги "Четвертая Мировая" и "Геноцид", изобличающие коррупционеров и этнокриминал, были запрещены судом по облыжному доносу.