В стихах Головина равенство данностей оборачивается текучей зыбкостью, здесь нет разницы между притворством и превращением – и то и другое истина, и то и другое обман:

раздавленная роза на мостовой

это не роза

это темные круги на воде

от падения нашего тела

в реальность.

Противоречия не вступают в спор друг с другом, они умудряются игнорировать друг друга, проходить мимо, просачиваться насквозь, что не уменьшает трагической напряжённости того усилия, которое требуется, чтобы удерживать строй этого сонмища разнородностей.

Вероятно, это магия. Колдовское зелье Евгения Головина не гнушается самыми разными ингредиентами. В ход идёт всё:

и парадизы с порцелланами,

и дырявая автомобильная шина

и скомканный обрывок газеты,

и такие традиционные снадобья, как прядь седых волос в паутине. Внимательно присмотревшись, можно рассмотреть излюбленные компоненты, можно придумать и заполнить анкету:

любимый цветок – гортензия;

любимый цвет – фиолетовый;

любимое имя – Диана;

любимый ландшафт – водопад, океан, пустыня;

любимая стихия – вода...

Что ещё? Можно разъять стихи при помощи литературоведческого инструментария, разложить по полочкам, навесить бирочки, наклеить ярлыки – и, наверное, в какой-то момент нам покажется, что секрет магии в наших руках.

Однако – о чудо! – колдовство не теряет силы и не становится понятнее; автор – алхимик и чернокнижник (впрочем, если присмотреться, книжка – тёмно-синяя, и в этом ещё один секрет) – по-прежнему фасцинирует и очаровывает...

А что же мы? Нам остаётся лишь последовать совету неведомого аннотатора: "Хотите подумать: зачем мы? кто мы и где мы? – читайте стихи Е.Головина".

И не задавайте глупых вопросов.

Я родом из СССР, и этого не вычеркнуть ни из моей биографии, ни из сердца. Оглядываясь сегодня на то, с какой лёгкостью пал социализм и у нас, и в странах социалистического содружества, я в который уже раз задумываюсь над тем, почему же это всё-таки стало возможным – ведь ещё за два-три года до горбачёвской перестройки казалось, что Советский Союз не дано разрушить никаким силам на свете!..

Но, по-видимому, советское руководство и идеологи социализма просто недооценили такой очевидный сегодня почти для всех фактор, как стремление советских людей жить ХОРОШО И БОГАТО, – отсюда и выплыло такое большое количество недовольных социализмом, которые не только не защитили вскормивший и вырастивший их строй, но и откровенно отступились от него в минуту испытаний, позволив его давним политическим недругам осуществить реставрацию капитализма. Так что Сталин не зря предупреждал нас о том, что по мере приближения к коммунизму классовая борьба в обществе будет нарастать. Вот мне и довелось увидеть на практике пик этого нарастания…

При всём при этом я до сих пор убеждён в том, что порождённый социалистической эпохой метод соцреализма открывал перед писателями несравнимо более широкие перспективы, чем все воцарившиеся после крушения социализма метаметафоризмы, концептуализмы и постмодернизмы. Самым большим недостатком этого творческого метода, давшего читающему миру такие шедевры как "Поднятая целина", "Как закалялась сталь", "Анна Снегина", "Жизнь Клима Самгина", "Зависть", "Мастер и Маргарита", "Живые и мёртвые", "Василий Тёркин", "Горячий снег" и целое множество других замечательных произведений, является, на мой взгляд, расплывчатость его базовых формулировок. Думаю, соцреализм подвергся бы гораздо меньшему поруганию и насмешкам, если бы вместо ускользающих от понимания его сути туманных определений было чётко сказано, что это – творческий метод, главной отличительной чертой которого является то, что герои созданных на его основе произведений живут и действуют ВО ИМЯ ОБЩЕСТВЕННОГО СЧАСТЬЯ. Помимо этого, неоспоримым для меня плюсом социалистического реализма по сравнению с другими творческими методами является также ещё и то обстоятельство, что, несмотря ни на какую заидеологизированность советского искусства, тогдашний литературный герой, проходя через рассыпанную по сюжету цепочку жизненных испытаний, представал в финале книги обязательно хотя бы на ступеньку НРАВСТВЕННО ВЫШЕ, чем мы его видели на первой странице.

Как это ни парадоксально, но даже те произведения, которые, казалось бы, откровенно развенчивали заслуги советского строя и показывали его явные недостатки (скажем, такие как "Колымские рассказы" Варлама Шаламова или "Доктор Живаго" Бориса Пастернака), всё равно несли в себе признак принадлежности к соцреализму, ибо проецировались на ту самую мечту о всеобщем счастье, которая лежала в основе этого метода. И, даже показывая читателю, насколько мы отклонились в своей реальной истории от пути построения общества всенародного счастья, эти произведения только подчёркивали тем самым, насколько привлекательным, желанным и светлым был для нас сам недостигнутый пока идеал коммунистического мироустройства…

Примерно с таким вот пониманием сути литературы и литературного творчества я и входил в этот мир, открывая для себя произведения советских и – в той мере доступности, какую позволяла мне жизнь в небольшом донбасском городке с поэтическим названием Родинское, – не очень советских авторов. К примеру, таких, как Александр Солженицын, "Один день Ивана Денисовича", которого я прочитал ещё в шестнадцатилетнем возрасте. Но и тогда я не был шокирован заключённой в этой повести правдой жизни, потому что, в общем-то, она не была для меня тайной за семью печатями. И я не верю сегодня тем людям, которые говорят, что они жили и ничего не знали. Ни о репрессиях, ни о существовании Бога, ни о чём другом…

Если я, мальчишка, росший в рядовой шахтёрской семье, в которой не было ни интеллигентов, ни академиков, ни священников, ни даже просто обычных членов партии, с детства знал правду и о 37-м годе, и о ночных арестах, и о существовании Иисуса Христа, то как об этом могли не знать представители тех, кого называли элитой нации, совестью нации? Внутренняя лживость и отсутствие собственного мнения – вот, на мой взгляд, то, что погубило советскую державу. Мне правда о культе личности нисколько не заслонила собой величия социалистического строя, потому что я видел, что положенная в его основу ИДЕЯ перевешивает своей красотой любые перегибы и издержки, сопутствующие процессу его построения. И всё это с высочайшей степенью художественности отражала в себе литература соцреализма.