Конечно, средние цифры позволяют делать прогнозы, но до них дошли слухи о том, что в Паксто плотность леса необычайно высока, цифры просто невероятные, аж по четыре ствола на гектар. Он производит мысленный подсчет. Площадь Паксто равна тысяче двумстам квадратным милям. Если считать по двести пятьдесят девять гектаров на квадратную милю, то при плотности четыре дерева на гектар общее количество стволов составит более миллиона. Возьмем средний радиус в полтора метра, а высоту в тридцать – получается по двести кубометров великолепной древесины с каждого…

От этих подсчетов его отрывает звук, донесшийся сверху, кто-то скребется по черепичной кровле.

Он поднимает глаза к крыше, ничего не видит и снова принимается расхаживать, и мысль его сводится к двумстам миллионам кубических метров первосортного, зрелого красного дерева. Боже мой! Правда, выбрасывать все это на рынок сразу нельзя, иначе цена может упасть. А нынешняя составляет полторы тысячи долларов за куб…

Подсчеты прерывает очередной звук, очень похожий на урчание кота, только гораздо громче.

Арраррах. Аррарраррах.

Фуэнтес снова поднимает глаза. Нет, это не енот.

Джимми Паз зашел в кухню своего ресторана «Гуантанамера» (на самом деле принадлежавшего его матери) и обвел помещение наметанным взглядом. Была среда, подавали салат из морепродуктов, острую похлебку из овощей и мяса и тушеную говядину – блюдо, рецепт которого передавался в семье из поколения в поколение. Оно было особенно популярно среди местных приверженцев традиционной кубинской кухни. Цезарь, шеф-повар, обрабатывал дары моря, которые шли в салат, – лобстер, каменный краб, креветки, кальмары. Рафаэль, помощник, резал и очищал от кожуры фрукты и коренья – ксантозома, обычная и белая, юкка, зеленый банан, тыква и ямс, с которым тушили мясо. За разделочным столом, к удивлению Паза, находилась Амелия, которая вырезала цветы из маринованных грибов и редиса, резала лимоны для украшения салата. Она стояла на табурете, и фартук прикрывал розовые кроссовки, потому что росточек ее составлял всего три фута четыре дюйма.

– Почему ты не в школе? – спросил Паз.

– Нет сегодня занятий, я тебе говорила, папа. А после ланча мы собирались поехать на Мэтисон. Ты забыл.

– И правда забыл, – признал Паз. – Ты, наверное, думаешь, что я самый плохой папа на свете?

Девочка на миг задумалась, потом серьезно ответила:

– Не на всем свете. Но ты не должен забывать все подряд. Бабушка говорит, что ты бы забыл свою голову, не будь она прикреплена к шее.

Последняя фраза прозвучала на кубинском диалекте испанского языка, с акцентом Гуантанамо, который так хорошо знал Паз. Обоими языками малышка владела одинаково.

– Я знаю, ты боишься щекотки, и, не будь у тебя в руках ножа, так бы тебя и защекотал, – сказал Паз и был вознагражден смешком.

– Я занята, папа, – отозвалась девочка, теперь подражая матери, доктору Мом, чрезвычайно занятой все дни напролет.

Паз минутку понаблюдал, как его дочка режет овощи. Она работала медленно, но точно и уважала лезвие, не опасаясь его. Ее бабушка разрешила ей чистить морковь в четыре года, и теперь, по прошествии почти трех лет, малышка справлялась с делом весьма умело. Нож, который она использовала, был острый, как скальпель, но Паз совершенно не беспокоился на этот счет, ведь, если бы она порезалась, порез был бы чистый, а умение нарезать продукты – необходимый элемент поварского искусства. Правда, в присутствии матери ребенка он эти соображения держал при себе. Паз надел собственный фартук и принялся нарезать мясо для ajiaco: короткие ребрышки, вырезку из бычка и tasajo, соленую сухую говядину.

Спустя четыре часа Паз пребывал в центре хаоса, вместилищем которого со стороны выглядела кухня в разгар процесса приготовления. Трое мужчин и женщина, которые составляли команду кухни в ресторане «Гуантанамера», словно тренированные атлеты, солдаты или каскадеры, работали на грани возможного среди мелькавших ножей, кипящих кастрюль, горелок, изрыгающих вспышки пламени, сковород, разбрызгивающих горячий жир. Официанты кричали, повара кричали в ответ, грохотала посудомоечная машина, а Джимми Паз работал у гриля внутри сформированной им вокруг себя оболочки спокойствия. Перед ним красовалась примерно дюжина кусков отборного протеина – маринованные стейки, свиные отбивные, филеи, хвосты лобстеров, гигантские креветки – все, находившееся в разной степени готовности, жарилось с разной быстротой на гриле, температура которого была различна на участках, отстоявших друг от друга всего на пару дюймов, но в целом постепенно повышалась везде. Все это Паз запоминал и учитывал – в его голове словно работали маленькие, но точные часики с калькулятором. Необходимые действия он совершал машинально, без раздумий, но при этом голова его была полностью очищена от посторонних мыслей. Этот процесс заменял ему религиозную медитацию. Сейчас, не задумываясь о том, что он делает, как не размышляет о плавании рыба, он готовил обед для столика на четыре персоны – лобстер, стейк, свиные отбивные, горсть тигровых креветок; все было доведено до полной, безупречной готовности одновременно. Он положил каждое блюдо на подогретую тарелку и передал их Иоланде, повару-ассистенту, чтобы сдобрить положенными приправами и передать на раздачу.

Новый заказ, новый, новый – только около двух тридцати темп начал замедляться, потом звуки стихли, на гриле осталось две или три порции, и все закончилось. Паз подошел к раковине, ополоснул водой лицо и двумя глотками осушил банку ледяного пива.

– Папа?

Паз поднял глаза и увидел, что его дочурка переоделась для обеденного зала – теперь она была в черной юбке до пола, пышной, со множеством складок, белой блузке с бэйджиком, на котором крупными буквами было написано «АМЕЛИЯ», и с ярко-красным цветком в светло-каштановых волосах. Маленькая хозяюшка. Этот образ, как и костюм, придумала ее abuela, бабушка, и замысел себя оправдывал: некоторые особо эмоциональные посетители падали на колени, ну а уж начать привередничать при виде такого ангелочка мог бы разве что самый никудышный клиент.

– Дядя Тито сказал, что ему нужно с тобой поговорить, – сообщила девочка, – восьмой столик.

Она ушла. Паз застегнул поварскую куртку, велел Иоланде следить за грилем и последовал за ней.

Обеденный зал «Гуантанамеры» представлял собой высокое, прохладное помещение, выдержанное в бело-золотистых тонах. Ротанговые вентиляторы обеспечивали циркуляцию кондиционированного воздуха, канделябры со множеством рожков, в традиции кубинских заведений, заливали помещение светом. Интерьер ресторана во всем, кроме размера, воспроизводил столовую большой finca, табачной плантации, где до революции работала матушка Паза, а до нее ее мать и бабка, и так вплоть до времен рабства. Паз не брался судить, в какой мере в этой стилизации присутствовала ирония, но понимал, что она являлась маркетинговым ходом, рассчитанным на ядро постоянной клиентуры: кубинских изгнанников, ностальгирующих по той comidas criollas, креольской еде, которую, по мнению белых кубинцев, готовить по-настоящему могли только чернокожие.

Однако, взяв на себя управление рестораном, Паз понял, что это создает определенные проблемы. Стариков, помнивших Кубу, оставалось все меньше, туристы представляли собой сезонный контингент, а яппи не слишком рвались вкушать в помещении, освещенном как стадион, острую, богатую углеводами и холестерином пищу. Паз, конечно, старался уменьшить интенсивность освещения и калорийность блюд (отсюда салат из морепродуктов), но объяснить необходимость таких действий Маргарите Паз было весьма затруднительно.

Тито Моралес помахал ему со своего места. Как всегда при виде Моралеса, Паз ощутил сожаление, окрашенное завистью и примесью обиды. Этот человек был детективом в Полицейском департаменте Майами, где служил и Паз, пока не ушел в отставку, поняв, что больше не сможет стрелять в людей. Это Паз взял Моралеса в напарники, перевел его из патрульных в детективы, и, хотя теперь у Моралеса был свой напарник, он, бывало, заглядывал к Пазу перекусить и попросить совета в расчете на его мозги.