– Хорошо, – опустив веки, привычно заверил служитель сервиса и умчался на кухню.

А в кармане доктора залился мелодичной трелью сотовый телефон.

Нисколько не сомневаясь, кто являлся инициатором вызова, Блох положил сигарету на край пепельницы, достал крохотную, под дерево, трубку и прижал ее к уху.

– Алло?

– Прошу прощения, что заставил вас так долго ждать, – послышался вкрадчивый голос, – но меня задержали дела. Пожалуйста, сделайте одолжение, не стесняйте себя в выборе и начинайте ужин без меня. Надеюсь, вам, доктор, не претит есть в одиночестве?

– Нисколько, – сымитировав зевок, отозвался Евгений. – Я уже заказал. Кстати, спасибо за сервис…

– Ерунда, – мягко ответил собеседник. – Уверен, когда мы с вами уладим все вопросы, вы даже не вспомните об этой маленькой любезности.

– Через сколько вас ждать? – счел нужным уточнить Блох. – Извините за бестактность, но я не собираюсь сидеть тут до утра. У меня сегодня свидание, и через час я должен быть в Коломягах.

– Значит, будете, – коротко ответил Ворон и отключил связь.

Манера поведения этого молодого эскулапа, продолжившего дело Романова, который еще с незапамятных времен в спецполиклинике Совмина натягивал кожу и сглаживал морщины на лицах первых дам высшего партийного света, совсем не стыковалась с респектабельной профессией пластического хирурга.

И все же Евгений Викентьевич Блох в свои тридцать лет был мастером омоложения и перевоплощения. За несколько часов, прошедших от первого телефонного звонка до звонка в «Асторию», Ворон сумел многое узнать. Оказывается, услуги клиники, где сейчас практиковал этот парень, были самыми дорогими и едва ли не самыми востребованными во всем Питере.

…Ужин, если не принимать во внимание странное отсутствие за столом оплатившего его незнакомца, Евгению понравился. С удовольствием управившись с сочным, по причуде матушки-природы пахнущим белыми грибами нежным филе северного оленя, съев замысловатый, из неясных ингредиентов, потрясающе аппетитный салат и выпив терпкий, вяжущий рот не хуже аронии старый шотландский виски, он обтер губы салфеткой и снова взглянул на часы.

Без пятнадцати десять. Это уже слишком, пора и честь знать. Сколько, скажите на милость, еще здесь торчать, ожидая неизвестно где застрявшего «благодетеля», мать его ети?!

Твердо решив, что задержится за столиком ровно на время выкуривания последней сигареты, а потом удалится прочь, Блох щелкнул зажигалкой и втянул ароматный дым от «Парламента».

К столику приблизился официант – тот самый пупс, который встречал его у входа в зал.

– Желаете что-нибудь еще? – осведомился он вежливо, наклонившись под самое ухо.

– Нет, спасибо, – качнул головой Евгений. – Если вдруг появится человек, с которым я должен был встретиться, передайте ему от меня большой и пламенный привет!

– Я подозреваю, что вы сможете сделать это лично, – снова поиграв бровями, сообщил официант. – Вам просили передать, что напротив входа ждет автомобиль…

– Мой план, в отличие от твоего, – начал инструктор, – в основе своей чисто ментовского, построенного на оперативных мероприятиях, опирается совсем на других китов… Насколько я понял, прочитав личное дело Ворона, бандиты убили не всю его семью?

– Да, у него остался сын. Двадцать три года. Зовут Иван. По моим сведениям, сейчас служит во внутренних войсках по контракту, в Чечне, – не раздумывая подтвердил Корнач, стремительно сообразив, куда именно клонит сидящий напротив опытный диверсант, некогда оставивший свой кровавый след на каждом из пяти материков планеты. – Ч-черт побери, я совсем забыл про парня!.. Вряд ли Северов успел сообщить ему, что раскрыт, значит… В общем, с меня причитается полянка с шашлыками!

– Вот видишь, как все до удивления просто, – легонько усмехнувшись, развел руками Гайтанов. – Я ни за что не поверю, чтобы у сына и отца не было прямого контакта. Или в крайнем случае общего друга, через которого они поддерживают связь. Глядишь, потянем за одну ниточку, вылезет целая банда…

– Наверняка, – покивал головой генерал. – Где-то ведь он покупает оружие, боеприпасы, кто-то снабжает его информацией из милицейской базы данных, изготавливает фальшивые документы, кто-то его гримирует, в конце концов.

– Правильно, Алексей, правильно, – сдержанно, но с нотками некоторого превосходства согласился гэрэушник. – И женщина у него наверняка есть, хотя и не факт… А вот парень выведет нас прямиком к своему героическому отцу. Особенно когда ему в приватной обстановке камеры открытым текстом будет объявлено, что неким карающим органам, с которыми, однако, можно договориться, теперь доподлинно известно, кто именно скрывается под маской ночного кошмара питерских бандюганов. Парень, хоть и молод, но уже повидал смерть, был на войне и глупить, я уверен, не станет. Поймет, что партия проиграна… Ну а если затупит, рискнет здоровьем и сделает круглые глаза… – Гайтанов окатил генерала холодным взглядом профессионального убийцы, – тогда убитый горем отец, в гриме или без оного, обязательно придет на Южное кладбище, где на огороженном кустиками пятачке, рядом с могилами жены и дочери, хмурые похмельные мужики будут хоронить и его сына, героически погибшего во время неравного боя с превосходящими силами боевиков. Он просто не может не прийти, и это будет последняя точка. У гроба мы его и повяжем! Что скажешь?..

От циничного, дьявольского плана инструктора по спине Корнача пробежала холодная волна, сердце гулко застучало в груди, челюсти непроизвольно сжались. Впервые за годы знакомства с полковником Гайтановым он взглянул на неожиданно обнажившего свою реальную сущность инструктора ГРУ совсем другими глазами…

Но в принципе Корнач понимал – винить полковника в столь бесчеловечном плане нельзя, ибо созревшая в его мозгу жестокая комбинация была лишь порождением главной, навсегда въевшейся в натуру диверсанта установки – любой ценой добиться поставленной задачи, не считаясь ни с какими частностями, вроде чужих жизней. Любые сантименты и морально-нравственные терзания для спеца такого уровня означали только одно – смерть и провал задания командования.

Но, судя по тому, что Гайтанов до сих пор жив-здоров и для своих лет находится в прекрасной физической форме, такая слабость, как жалость к постороннему, не была присуща его натуре.

Поэтому Корнач быстро взял себя в руки, и, когда заговорил, в ровном, без надрыва, голосе уже ничто не выдавало только что разразившуюся в душе генерала бурю негодования.

– Уверен, ты имеешь в виду закрытый цинковый гроб, внутри которого лежит мешок с песком, – с некоторым нажимом спросил Корнач. – Так, Валентин?..

Гайтанов чуть напрягся, и на его виске отчетливо запульсировала вена…

– Ну, разумеется!.. – процедил он небрежно, скривив губы. – Мы люди, хоть и военные, однако не варвары какие-нибудь! Ничего с парнем не случится, прессанем малость, а если по-хорошему не расколется – изолируем на недельку в четырех стенах, красиво сымитировав гибель в бою, и разыграем спектакль. А когда Ворон будет уже в браслетах, объявим, что пошутили. Обрадуется, волчара!.. После такой партии на контрастах он уже без гвоздей целиком наш, или я ни хрена не понимаю в психологии…

– Смотри не перестарайся, полковник, очень тебя прошу, – вздохнув, заметил Корнач. – Не дай бог никому вместо брата по оружию заиметь в лице Северова личного врага… Я тебя не пугаю, не подумай. Не того ты поля ягода, чтобы слов бояться. Просто слишком хорошо знаю, о чем говорю.

– Это все лирика! – поморщившись, надменно отмахнулся инструктор ГРУ. – Короче, дело к ночи. Когда сможешь скинуть мне вводные по пацану?

– Сегодня, ближе к вечеру, – ответил генерал, вставая с кресла. – Номер войсковой части будет у тебя на пейджере не позднее двадцати трех ноль-ноль.

– В таком случае не позднее чем через трое суток ты получишь или контактный телефон Ворона, или… – Гайтанов вздохнул, скользнув недвусмысленным взглядом по початой лишь на треть зеленой бутылке, – известие о безвременной кончине во второй чеченской кампании очередного контрактника. Хотя не думаю, что до этого дойдет, и спектакль на Южном погосте не понадобится!