Не обойдет, полагаю. Довольно с него. Пусть спокойно Мчится к погибели. Разум отнял у него Олимпиец. Гнусны дары мне его; я ценю их, как волос упавший. Дай он мне в десять раз, подари он мне в двадцать раз больше, Чем он имеет теперь и когда-либо после получит, Дай он столько богатств, сколько собрано их в Орхомене, Или в египетских Фивах — (жилища там полны сокровищ; В городе том сто ворот, столь широких, что могут из каждых Двадцать мужей с лошадьми, с колесницами выехать рядом) — Дай он мне столько богатств, сколько в мире песчинок и пыли, Даже тогда не склонит мою душу Атрид Агамемнон, Прежде чем всю не искупит обиду, что сердцу нанес он. Не изберу себе в жены я дочери юной Атрида. Если б она в красоте с золотой состязалась Кипридой, Если б в работах она Синеокой равнялась Афине, В жены ее не возьму. Пусть другого найдет он ахейца, Мужа достойней, чем я, мужа более царственной крови. Ежели боги меня сохранят, и вернусь я в отчизну, Сам в свое время Пелей для меня уж отыщет супругу: Много ахеянок юных в Элладе живет и во Фтии, Дочери славных мужей, города защищающих силой. Ту, что понравится мне, назову дорогою супругой. Ибо отважное сердце давно уж меня побуждает Дома с достойной супругой, с законной женой сочетаться И насладиться богатством, что собрано старцем Пелеем. Нет ничего равноценнее жизни. Ничто перед нею Все достоянье, каким, говорят, Илион многолюдный Прежде, в дни мира, владел, до прихода ахейского войска, Или сокровища все, что за каменным скрыты порогом В доме далеко разящего Феба в Пифоне скалистом. Ибо все можно добыть и похитить: треноги из меди, Тучных овец и быков и коней золотистые гривы; Только душа человека, едва за уста отлетела, Вспять не вернется: нельзя ни поймать ее вновь, ни похитить. Слышал от матери я, среброногой богини Фетиды, Будто двоякие Парки конец моей жизни готовят: Если останусь я здесь, вкруг твердыни троянцев сражаясь, Мне не вернуться в отчизну, за то буду славой бессмертен. Если ж домой я отправлюсь, в любезную отчую землю, Слава погибнет моя, но за то стану сам долговечен И не внезапно я буду постигнут кончиною смертной. Я бы и всем остальным посоветовал детям ахейцев Плыть по домам: не дождетесь погибели Трои высокой, Ибо над нею Зевес Олимпиец, далеко гремящий, Руку в защиту простер, и троянцы воспрянули духом. Вы отправляйтесь теперь и знатнейшим вождям средь ахейцев Речь возвестите мою, — таково преимущество старцев; Пусть, обсудив, они примут другое решенье, получше, Как бы спасти им суда, а равно и данайское войско На мореходных судах; ибо то, что надумали ныне, Не оказалось удачным: я в гневе своем пребываю. Феникс же пусть остается средь нас и в палатке ночует, Чтобы со мною на судне отплыть в дорогую отчизну Завтра с зарей, если хочет: насильно его не возьму я". Так он промолвил. Они неподвижно хранили молчанье, Слышанной речи дивясь, ибо сильное слово сказал он. Феникс ему, наконец, престарелый, ответил, Слезы ручьем проливая, — за флот аргивян он боялся: "Если, о, славный Ахилл, ты и вправду задумал вернуться, Если от быстрых судов отвратить истребительный пламень Ты не желаешь, и гнев так глубоко запал тебе в душу, — Как я один без тебя здесь останусь, дитя дорогое? Старец наездник Пелей послал меня вместе с тобою, В день, как из Фтии тебя к Агамемнону в Аргос отправил, Юным еще, не видавшим войны, без разбора жестокой, И не искусным в советах, где многие славы достигли. С тем он меня и послал, чтоб тебя здесь всему научил я: Быть и витией в речах, и в делах исполнителем скорым. Вот почему, дитя дорогое, с тобою расстаться Я б не желал, даже если б какой-нибудь бог обещал мне Старость с меня соскоблить, сделав столь же цветущим, каким я Был, покидая Элладу, где жены прекрасны, Гнева отца избегая — Аминтора, сына Ормена. Из-за наложницы он рассердился прекрасноволосой, Ибо, ее полюбив, он жену — мою мать — презирать стал. Мать же, касаясь колен, беспрестанно меня умоляла С девой смешаться в любви, чтобы старец ей стал ненавистен, Так, повинуясь, я сделал. Узнавши, отец меня вскоре Проклял проклятьем великим, взывая к Эринниям страшным, Чтоб на колени к нему никогда не садился любезный Сын, от меня порожденный. Исполнили боги проклятье, Зевс преисподней — Плутон — с Персефоной, внушающей ужас. В гневе хотел я отца умертвить заостренною медью, Только, должно быть, бессмертный смирил этот гнев и напомнил Мне о народной молве и людских укоризнах без счета. |
