А Сарпедон укорять богоравного Гектора начал: "Гектор, куда оно делось — твое дерзновенье былое? Некогда ты говорил, что без войск и народов союзных Город удержишь один, во главе своих зятьев и братьев. Ныне из них никого не могу отыскать и не вижу. В страхе укрылись они, точно псы, когда льва увидали. Мы ж продолжаем сражаться, — ваше союзное войско. Ибо и я, ваш союзник, сюда издалека явился, Из отдаленной Ликии, от многопучинного Ксанфа. Там я оставил жену дорогую и малого сына, Много оставил богатств, — их желал бы добыть неимущий. Все же ликийцев своих побуждаю и сам порываюсь В битву сразиться с врагом, хоть с собой ничего не имею, Что унести или взять на суда аргивяне могли бы. Ты же и сам неподвижно стоишь и другим не прикажешь Твердо держаться в бою и супруг защищать своих милых, Чтобы они, точно в петли попавши сетей заберущих, Вскоре не стали военной добычей мужей супостатов, Чтоб не разрушен был ими ваш город, весьма населенный. Сам бы об этом и ночью и днем ты заботиться должен И умолять всех союзных вождей, что пришли издалека, Твердо держаться в бою, избегая укоров тяжелых". Так говорил Сарпедон. Душу Гектора речь уязвила. Тотчас в доспехах войны с колесницы он спрыгнул. Острым копьем потрясая, кругом обошел он все войско, Всех побуждая сражаться и страшную битву воздвигнул. И обернулись троянцы, лицом становясь к аргивянам. Но и ахейцы, не дрогнув, их встретили, тесно сплотившись. Как по гумну освященному ветер мякину разносит, — Люди бросают зерно, а Деметра с златыми кудрями, Ветер подняв над землей, отделяет плоды от мякины, — И белеет земля: точно так побелели ахейцы От окружавшей их пыли, которую тучей над ними Вплоть до небес медно-ярких взбивали копытами кони, Вновь устремленные в битву. Возницы назад их погнали, И напрягали борцы силу рук. Той порой поле брани Бурный Арей темнотою покрыл, помогая троянцам, Войско кругом обходя. Исполнял Аполлона он волю, Феба с мечом золотым, поручившего богу Арею Дух у троянцев поднять, лишь увидел Палладу Афину Вдаль уходящей, — она помогала героям данайским. Сам Аполлон между тем из святилища пышного вывел Пастыря войска Энея и силу вдохнул ему в сердце. Перед друзьями он встал — и они ликовали душою, Видя, что к ним он живой приближается и невредимый, Силой отважной дыша, но расспрашивать тотчас не стали. Дело иное влекло их, что Феб возбудил Дальновержец, И мужегубец Арей, и всегда неустанная Распря. Войско данайцев меж тем побуждали к войне сын Тидея, Оба Аякса и царь Одиссей, да и сами ахейцы Не испугались ни силы троянцев, ни возгласов бранных. Грозно стояли они, словно тучи, когда их Кронион Вдруг над вершинами гор остановит в безветрии тихом, В час, когда спит, успокоясь, могучая сила Борея И остальные спят ветры, которые, чуть лишь подуют, Звучным дыханьем своим потемневшие тучи размечут: Так пред троянцами твердо стояли ахейцы, не дрогнув. Сын же Атрея меж тем обходил все ряды, убеждая: "Будьте мужами, друзья, и бесстрашное сердце храните! Друг перед другом стыдитесь бежать из жестокого боя. Там, где стыдятся друг друга, спасается больше, чем гибнет, А для бегущего нет впереди ни спасенья, ни славы". Молвил и бросил копье. И бойца он переднего ранил, Друга Энея, душою великого Деикоона Сына Пергаса; его на ряду с сыновьями Приама Чтили троянцы за то, что в переднем ряду он сражался. Острым копьем поразил его в щит Агамемнон владыка. И не отринула медь, но насквозь острие пролетело, В нижнюю часть живота, через пояс, проникло глубоко. Шумно он грохнулся в прах — и доспехи на нем загремели. В свой черед и Эней умертвил двух знатнейших данайцев, Двух сыновей Диоклея, Кретона и с ним Орсилоха. В городе Фебе, прекрасно устроенном, жил их родитель, Благами жизни богатый и ведший свой род отАлфея, Быстрой реки, что широко течет через землю пилосцев. Он Орсилоха родил, повелителя многих народов. Царь Орсилох произвел Диоклея, великого духом, Двое детей близнецов родилось от царя Диоклея, Храбрый Кретон с Орсилохом, искусным во всяком сраженьи. Оба, достигнув цветущей поры, в Илион многооконный За аргивянами вслед на судах своих черных отплыли, Чтоб заступиться за честь Агамемнона, сына Атрея, И Менелая. Но смертный конец их нежданно окутал. Оба казались подобны двум львам, что на горной вершине В чаще глубокого леса воспитаны матерью-львицей: Долго они и быков, и тучных овец похищали, И разоряли дворы пастухов, — до тех пор, пока сами Не были медным копьем от руки человека убиты. Так и они, укрощенные мощной рукою Энея, Пали на землю, подобные срубленным пихтам высоким. |