Слово сказав, Ахиллес богоравный вернулся в палатку, Сел на искусно украшенный трон, им покинутый раньше, К задней стене прислоненный, и слово промолвил Приаму: "Сын твой тебе возвращен, как велел ты, о, старец почтенный. Там на носилках лежит; с появленьем зари, уезжая, Сам ты увидишь его. А теперь дай об ужине вспомним. Не забывала о сладостной пище сама Ниобея, Та, у которой двенадцать погибло детей средь чертога — Шесть дочерей пышнокудных и столько же юношей сильных. Юношей Феб Аполлон умертвил из блестящего лука, Дев — Артемида охотница, в гневе на мать Ниобею, Ибо дерзала равняться с Латоной прекрасноланитной: Двух, мол, Латона детей родила, у не же их много. Дети Латоны, хоть было их двое, тех многих убили. Дней они девять лежали в крови; их никто из народа Не хоронил: Олимпиец сердца обратил у всех в камень. Лишь на десятый их день погребли небожители боги. Вспомнила тут Ниобея о пище, от слез утомившись. Ныне средь скал где-нибудь, средь безмолвия гор, на Сипиле, Где, говорят, собираются нимфы богини и пляшут Вдоль берегов Ахелоя, — она, хоть и ставшая камнем, Вечную чувствует скорбь, причиненную гневом бессмертных. Дай же припомним о пище и мы, о, божественный старец! Вдоволь успеешь потом над любезным наплакаться сыном, В Трою доставив его. Там он слез причинит вам довольно". Молвил, пошел и овцу белорунную медью зарезал. Тут же дружинники кожу содрали, очистили тело И вертелами пронзили, искусно разрезав на части. После, прожарив заботливо, все от огня удалили. Автомедон пред гостями поставил в прекрасных корзинах Хлеб на обеденный стол, а мясо делил сын Пелея. И к приготовленным яствам простерли они свои руки. После ж того как желанье питья и еды утолили, Старец Приам Дарданид стал рассматривать сына Пелея, Росту дивясь и красе: он во всем был похож на бессмертных. В свой же черед и Ахилл с удивленьем рассматривал старца, Кротким лицом восхищаясь и слушая мудрое слово. А как насытились оба они созерцаньем друг друга, Первое слово сказал престарелый Приам боговидный: "Спать уложи нас теперь, о, владыка, питомец Зевеса, Сном благодатным дозволь насладиться на ложе спокойном, Ибо с тех пор как мой сын от руки твоей пал бездыханный, Сном у меня не смыкались ни разу под веками очи. Я вопиял неумолчно, снедаемый тысячью бедствий, И посредине двора я лежал, распростертый во прахе. Ныне впервые и пищи вкусил я, вином темнокрасным Горло свое омочил, а все время еды не касался". Молвил. Тогда Ахиллес мирмидонцам велит и рабыням Вынести ложе под портик, настлать в изобилии тканей Мягких, пурпурного цвета, окутать их сверху коврами И положить одеяла густые, которыми можно укрыться. С факелом ярким в руках прислужницы вышли из ставки И торопливо постлали, как царь повелел, две постели. К старцу Приаму, шутя, сын Пелея тогда обратился: "Спи перед домом в сенях, сторожи нас, любезнейший старец, Чтобы никто не вошел из ахейских советников славных, — Часто в палатках моих они здесь заседают по праву. Если увидит тебя кто-нибудь из них темною ночью, Как бы он вдруг не донес Агамемнону, пастырю войска. Выдача трупа тогда б задержалась на долгое время. Только теперь мне поведай и все объяви без утайки: В сколько намерен ты дней погребение Гектора кончить, Чтоб воздержался я сам и войска удержал от сраженья"? И, отвечая, сказал ему старец Приам боговидный: "Если дозволишь исполнить обряд погребенья над сыном, Этим поступком, Ахилл, мне окажешь великую милость. Ведаешь сам, что мы заперты в Трое, что в лес за дровами Путь предстоит нам далекий, — троянцы же страхом объяты. Девять мы дней над ним будем в чертоге рыдать, на десятый Труп предадим погребенью и пир для народа устроим. В день вслед за этим воздвигнем обширный курган надмогильный, А на двенадцатый будем сражаться, коль нужда заставит". И, отвечая, сказал быстроногий Ахилл богоравный: "Так все и будет, о, старец Приам Дарданид, как желаешь. Я прекращаю войну на все время, как сам ты назначил". Слово такое промолвив, за правую руку близь кисти Старца берет Ахиллес, чтобы страх в его сердце разсеять. Вскоре затем улеглись и заснули в сенях перед домом Старец Приам и глашатай, исполнены мудрости оба. Тотчас заснул и Ахилл в глубине своей крепкой палатки; Рядом легла Бризеида, прекрасноланитная дева. Прочие боги, равно как и мужи, бойцы с колесницы, Спали спокойно всю ночь, укрощенные сном благодатным. Лишь на Гермеса, подателя благ, сладкий сон не спускался. Все он обдумывал в мыслях, как старца Приама владыку, |
