Должные жертвы. Мой сын — если только он жил когда-либо — Не забывал во дворце о богах, на Олимпе живущих. Вот отчего и о нем они вспомнили в жребии смерти. Ты же прими от меня этот кубок прекрасной работы. Нашим защитником будь, проведи под охраной бессмертных, В лагерь, пока не достигнем палатки Пелеева сына". И отвечая, сказал ему вестник Аргусоубийца: "Юношу ты искушаешь, но не обольстишь его, старец! Ты убеждаешь принять этот дар, не спросив Ахиллеса, Мужа, пред кем трепещу и кого я лишить опасаюсь Вещи малейшей, из страха чтоб худа со мной не случилось. Но провожатым твоим был бы согласен отправиться в Аргос, Бережно стал бы тебя охранять на воде и на суше, И уж никто б на тебя не напал, пренебрегши вожатым". Так благодетельный молвил Гермес и вскочил в колесницу, Вожжи и бич захватил торопливо в могучие руки, И неустанную силу вдохнул в лошадей он и в мулов. Вскоре подъехали мужи ко рву и к стене пред судами, В час, когда стража лишь ужин сбирать начинала. Сон на глаза им навеял посланник Аргоубийца, Всех усыпил и ворота открыл, отодвинув засовы, Старца Приама впустил и провел колесницу с дарами. Вскоре достигли они Ахиллесовой ставки высокой, Той, что царю своему мирмидонские мужи воздвигли, Пихтовых бревен в лесу нарубив, а для кровли высокой, Нежно-пушистый тростник на лугах близлежащих нарезав. Двор для владыки просторный они вкруг палатки разбили И обвели частоклом густым. Замыкались ворота Крепким засовом еловым огромным, и трое ахейцев Этот вдвигали засов и его выдвигали обратно. Но без труда и один Ахиллес задвигал его мощный. Благоподатель Гермес отворил перед старцем ворота, Въехал с сокровищем ценным, назначенным в дар Ахиллесу, Сам соскочил с колесницы на землю и слово промолвил: "Старец Приам! Я — Гермес, я — бессмертный, с Олимпа пришедший, Ибо отец мне велел быть твоим провожатым в дороге. Только пора мне домой. Не хочу на глаза показаться Храброму сыну Пелея. Бессмертным богам непристойно Явно пред всеми услугу оказывать смертному мужу, Ты же в палатку ступай, обними Пелиону колени, Именем старца отца и матери пышноволосой, Именем сына его умоляй, пока сердце в нем тронешь". Слово окончив, Гермес на вершину Олимпа вернулся, А престарелый Приам соскочил с колесницы на землю И приказал оставаться на месте вознице Идею. Тот и остался на страже коней легконогих и мулов. Царь же направился к дому Ахилла, любезного Зевсу, И увидал его в ставке. Дружина сидела поодаль. Двое лишь — Автомедон и Алким, от Арея рожденный, — Вместе служили владыке. Он только что ужинать кончил, Пищей себя подкрепил и питьем: еще стол был не убран. В ставку великий Приам незамечен вошел и, приблизясь, Обнял колени Ахилла и стал целовать ему руки, Грозные, многих его сыновей умертвившие руки. Точно скиталец несчастный, убивший на родине мужа, Бедствием страшным гонимый, к чужому приходит народу, Входит в чертог богача, и при виде его все дивятся: Так изумился Ахилл, богоравного видя Приама, Все изумились кругом и без слов друг на друга взирали. Царь же Приам, умоляя, промолвил Пелееву сыну: "Вспомни о милом отце, Ахиллес, небожителям равный, Столь же как я престарелом, стоящем на грустном пороге Старческих дней. Может быть и его притесняют соседи, И никого при нем нет, кто б войну отразил и опасность. Все же внимая порою, что ты наслаждаешься жизнью, Радость он чувствует в сердце и вместе надежду лелеет, По возвращеньи из Трои, до смерти все дни тебя видеть. Я же несчастнее всех, оттого что героев храбрейших В Трое на свет произвел, но в живых никого не осталось. Было сынов у меня пятьдесят, до прихода Ахеян (В этом числе девятнадцать от недр единой супруги, Всех же других сыновей принесли мне рабыни в чертогах). Многим колени сломил среди битвы Арей беспощадный. Сын оставался один, охранявший и город, и войско, Гектор, — и вот он тобою убит, за отчизну сражаясь. Ради него я теперь прихожу к кораблям быстроходным, Выкуп бесценный несу и тебе предлагаю за тело. Вечных побойся богов! О, сжалься, Ахилл надо мною! Вспомни о старом отце, — я безмерно его злополучней. То испытал я, чего не изведал никто из живущих: Руку убийцы моих сыновей я к устам прижимаю". Так говоря, он печаль об отце возбудил в нем и слезы. За руку взяв старика, Ахиллес оттолкнул его слабо. Оба заплакали громко, в душе о своих вспоминая: Старец — о Гекторе храбром, у ног Ахиллеса простертый, |
