Медью набиты палатки твои и живет в тех палатках Множество избранных жен, которых тебе мы, ахейцы, Первому дарим, едва лишь возьмем неприятельский город. Золота ль нужно еще? Чтоб его кто-нибудь из троянцев, Сильный коней укротитель, доставил, как выкуп за сына, Мной приведенного связанным или другим из ахейцев? Нужно ль жену молодую, чтоб с ней ты в любви сочетался, Тайно от нас в стороне укрываясь? Тебе, полководцу, Не подобает беду накликать на ахейское войско. Трусы! Постыдное племя! Ахеянки вы, не ахейцы! Дайте, вернемся домой с кораблями! Его же оставим Здесь, подле Трои, добычей своей наслаждаться. Пусть знает, Пользу ль ему мы приносим хоть сколько-нибудь, иль не мало. Ныне он даже Ахилла, значительно лучшего мужа, Тем оскорбил, что наградой владеет его, отобравши. Только Ахилл обленился, в груди его больше нет желчи. Если б не это, Атрид, ты б в последний раз ныне был дерзок". Так, понося Агамемнона, пастыря многих народов, Молвил Терсит. Быстро стал перед ним Одиссей богоравный. Он, исподлобья взглянувши, сказал ему гневное слово: "О, пустомеля Терсит, хоть и звонкоголосый оратор! Ты воздержись и один не дерзай состязаться с царями, Ибо, скажу, безобразней тебя нет другого из смертных, Сколько ни прибыло их с Атридами вместе под Трою. Вот почему не тебе, именами царей потешаясь, Речи держать, укоризны твердить и желать возвращенья. Сами еще хорошо мы не знаем, как это свершится, Благополучно иль нет возвратимся мы, дети ахейцев. Ты же сидишь и коришь Агамемнона, сына Атрея, Тем, что ему, полководцу народов, дают слишком много Мужи данайцы, а ты произносишь насмешливо речи. Но говорю я тебе, и угроза моя совершится: Если еще раз тебя, как теперь, обезумевшим встречу, Пусть в этот день головы на плечах Одиссея не будет, Пусть называться вперед я не стану отцом Телемаха, Если, схвативши, с тебя не сорву я одежды любезной, Плащ и тунику, и платье, которое стыд прикрывает. И самого не отправлю в слезах к кораблям быстроходным Вон из собранья, ударами прежде постыдно избивши". Так он сказал и жезлом по спине и плечам он ударил. Тот изогнулся, и слезы обильно из глаз его пали, А на спине проступила кровавая опухоль тотчас От золотого жезла. Дрожа, он уселся на место, Тупо кругом озираясь от боли, слезу вытирая. Все же, хоть были печальны, от сердца над ним посмеялись; Каждый из них говорил, на взирая один на другого: "Боги! Свершил Одиссей уже подвигов вправду без счета, Первый ли мудрый давая совет иль к войне побуждая. Ныне же он среди нас величайшую выказал доблесть, Тем, что болтливый им был клеветник исключен из собраний. Сердце надменное снова его не побудит наверно Так состязаться с царями, твердя им обидные речи". "Так говорили в толпе. Одиссей, городов разрушитель, Встал со скиптром в руке. Синеокая подле Афина, Вестника облик принявши, молчать приказала народу, Дабы и первые, как и последние дети ахейцев Слово услышать могли и решение вместе обдумать. Доброжелательный, к ним обратился и так он промолвил: "Ныне тебя, царь Атрид, пожелали ахеяне сделать Гнусным в глазах всех людей, говорящих раздельною речью. Клятвы они не сдержали, которой клялись тебе прежде, В день, как отплыли сюда из отчизны коней Арголиды, Клятвы, что ты, разорив Илион крепкостенный, вернешся. Ныне, как малые дети иль вдовые жены, ахейцы Плачутся друг перед другом о том, как домой возвратиться, Хоть возвратиться домой тяжело, потерпев пораженье. Правда и то, что, оставшись вдали от супруги лишь месяц, Всякий уже тяготится на судне, снабженном гребцами, В зимние бури гонимом поверх разъяренного моря. Ныне же год уж девятый исполнился, круг совершая, С того дня, как находимся здесь. Оттого не сержусь, коль ахейцы Подле кривых кораблей в огорченьи сидят. Все ж позорно Далее медлить, равно как вернуться с пустыми руками. Други, еще потерпите, останьтесь на срок, пусть узнаем, Верно ль Калхас предвещает грядущее или не верно. Помним мы все хорошо. Вы, кого не умчали богини Смерти, вчера как и третьего дня, проходившие мимо, Вы — очевидцы того, как суда аргивян собирались Вместе в Авлиде, на горе Приаму и прочим Троянцам. Мы обступили источник вокруг алтарей освященных И гекатомбы бессмертным богам сожигали, как должно, Стоя над кленом прекрасным, где лились прозрачные воды. Там появилось великое знаменье: с красной спиною Страшный дракон, всемогущим ниспосланный в свет Олимпийцем, Кинулся быстро из-под алтаря и на клен устремился, |