— Мама… тебе не кажется, что ты вторгаешься на чужую территорию? — Лара спросила тихо, но Марине Юрьевне эти слова показались громким и отчаянным криком, и они вряд ли требовали ответа, поскольку уже были произнесены и выражали всю суть происшедшего. Хотя Марина Юрьевна не была согласна с их смыслом, но спорить о «территории» она не намерена.

Марина Юрьевна стояла всё так же спиной, не шевелясь, и упорно смотрела в окно, только вдруг резко двинула плечом, как бы отталкивая от себя то ли дочь, то ли ее слова. Она слегка повернула голову, и проезжавшая близко за окном машина высветила снизу на мгновение фарами ее профиль, и Ларе он показался злым и отторгающим, никакого согласия или тени надежды на свою неправоту она не увидела в этой, на миг высвеченной половине лица.

— Найдешь себе еще… Ты молодая…

— Мама! — выкрикнула Лара. — Он же тебя не любит… не может любить!

— Может. А вот ты не можешь этого знать… вернее — понять.

— Ты хочешь сказать… Ты хочешь сказать, что у вас… что между вами…

— Пойми, Ларочка…

Марина Юрьевна повернулась и сложила на груди руки крест-накрест, и в этом упрямом, закрывающемся жесте Лара увидела, что мама всё для себя решила и отступать не собирается. Это притворно-ласковое «Ларочка» прозвучало насквозь лживо.

— Ну, говори, говори, что ты там для себя придумала, что вообразила о себе. Между вами двенадцать лет разницы! Ты старая для него!

Но теперь Лара лгала. Марина Юрьевна выглядела прекрасно. Пусть хорошая косметика и скрадывала уже намеченные паутинки вокруг больших темносерых глаз, но сколько раз Лара видела ее утром, без всяких помад, теней и прочих ухищрений, и мамино лицо всегда было свежим, никакой рыхлости и обвисших щек — как у многих в ее годы. И фигура у нее была даже лучше Лариной, бюст округлее, и бедра пополнее, но это при тонкой талии только красило ее. Но разве в этом дело? Какая бы она ни была красивой, ведь она ее мать. Мать!

Марина Юрьевна прекрасно поняла взгляд своей дочери и неискренность ее слов. Ей стало легче.

Лара выскочила из кухни и с такой силой захлопнула дверь, что матовое рифленое стекло дрогнуло и звякнуло, но не вылетело.

Марина Юрьевна опять отвернулась к окну. Всё, что можно, уже сказано. И словами и без слов.

Но дверь снова открылась. Лара выкрикнула с красным лицом:

— А у нас, между прочим, ничего не было! Я не такая! Дверь со стуком захлопнулась.

Марина Юрьевна сама знала, что «ничего не было». Почему-то она в этом не сомневалась и раньше. Иначе, воспринимала бы все происшедшее между ней и Сашей, как почти инцест. Может быть, и не решилась бы. Да об этом сейчас и думать не стоит. Все случилось, как в тайных мечтах в бессонные ночи, а она считала эти мечты бредом и сумасшествием.

На следующий день, вернувшись с работы, Марина Юрьевна с порога услышала телефонную трель. Звонил Саша и звал встретиться — где-нибудь, где она скажет. Хотя он ничего не спросил, но, конечно, думал, что Лара дома, и придти не считал возможным. Тихим голосом договорившись о месте и времени встречи, Марина Юрьевна со счастливой улыбкой положила трубку и прислушалась. Лара или спит, или еще не пришла. Она осторожно заглянула в Ларину комнату. Пусто. Всё удивительно прибрано, чистый письменный стол, на стуле нет ни джинсов, ни халата… словно не Лара тут живет, а кто-то другой. Или…

Марина Юрьевна открыла платяной шкаф и всё поняла. На плечиках сиротливо болтались две «нелюбимые» кофточки, старая блузка, на дне пара изношенных кроссовок, а остальное исчезло. Лара ушла. Записки оставить не удосужилась. К подруге, к Машке, конечно. Наверное, сейчас так и лучше. А потом, когда. Что «потом», и что «когда» — об этом думать было не вовремя, и не могла она думать — что и как будет дальше. Получившийся треугольник не может существовать в виде этой банальной фигуры, он сломался сразу, даже не обретя явственных черт треугольника — Лара сама сломала его, так как поняла всю неразрешимость ситуации «втроем». Совсем, совсем она не глупая…

Еще недавно Марина Юрьевна и представить себе бы не смогла, что её доченька, обожаемая и лелеемая Ларочка уйдет из дома, и она отнесется к этому факту так спокойно, не расстроится, а даже… испытает облегчение.

Неужели материнское чувство погибло в ней? Эта мысль ее поначалу ужаснула. Но тут же Марина Юрьевна себя успокоила — всё образуется. Такие чувства не гибнут, они просто отодвигаются. на некоторе время. Лара достаточно взрослая, ничего с ней не случится. Она сейчас дико ревнует и обозленная, но скоро поймет, что мама к ней не изменила отношения, а ее эфемерная и совсем не глубокая влюбленность в Сашу пройдет, развеется как дым. Тем более что она должна считать его изменником. Юность такого не прощает. Да если разобраться, то и влюбленности-то не было — так, одно молодое тщеславие и желание всех покорять. Это проходит с возрастом, и появляется желание иметь одного — достойного и любимого. Которого Лара со временем и встретит. А пока она играет в любовь, как играла и раньше: любила безумно одноклассника Витю — отвергла его ради еще более безумной любви к сокурснику Толе, и его тоже отвергла — ради Саши. Поиздевалась над ними всеми как умела, и вот закономерный результат — не она отвергла, а её. Ревность пройдет, и всё образуется. когда-нибудь.

Саша будет жить здесь, она позовет его, он будет рядом, он принадлежит ей…

Несколько месяцев пролетели — но не как один счастливый день. По многим признакам Марина Юрьевна стала чувствовать, что они ступают по остывающим углям, уже не обжигаясь. Нет — ей еще было горячо, но Саша.

Он уже не спешил домой после работы, реже приносил цветы, и реже случались вспышки страсти, порой он казался Марине Юрьевне уставшим мужем — хочется уйти, но бросить женщину не в его правилах. Иногда Саша не приходил ночевать, оправдываясь, что совсем забросил родителей, а они очень скучают без него.

Примириться с мыслью о расставании невыносимо, даже думать об этом ей было тяжело.

Марина Юрьевна никогда не была слабой женщиной (чем в душе гордилась) и с самого начала понимала, что Саша с ней не навечно, но так хотелось разлуку оттянуть.

Сашу она ни в чем не винила и не упрекала в охлаждении — какое право у нее упрекать, он дал ей то женское счастье, в которое она не верила, уж, во всяком случае, для себя. Она только мысленно терзалась, но высказать вслух себе не позволяла — это всё равно, что подтолкнуть мужчину к уходу.

Лара жила у Маши. Иногда Марина Юрьевна звонила, спрашивала об учебе, о здоровье (о чем еще она могла спросить) и получала от Лары сухие и короткие ответы. Деньги Лара брать отказывалась, заявила, что папа ей дал. Значит, она была у него… Марина Юрьевна скучала по дочери, но не слишком сильно, ее мысли были заняты другим.

Однажды позвонила Маша и заявила, что выходит замуж, и Ларе негде жить.

— Пусть возвращается, — неуверенно сказала Марина Юрьевна.

— Нет, она не хочет. Она говорит, что там… то есть, у вас, ей места нет. Ну, ладно, мы что-нибудь придумаем… — Маша положила трубку.

То, что они придумали, вернее, придумала Лара…

Через две недели Маша опять позвонила и рыдала в трубку. Да, она почти вышла замуж, уже день свадьбы был назначен, а Лара… Тут Маша зарыдала громче… Петя изменил ей… с вашей Ларой! Они оба ушли-и-и… Куда?.. Она не зна-а-ет… Раздались короткие гудки.

Какой ужас! Лара сошла с ума! Увести от подруги жениха! Надо ее вернуть, вернуть домой. Найти и вернуть. Но, пока Саша здесь. Вот и пришла пора.

Марина Юрьевна заплакала. Слезы, конечно, облегчают, но ситуацию не изменяют. Если бы Саша относился к ней по-прежнему, она бы ни за что.

— Саша… Я считаю, что нам нужно расстаться…

Саша молчал, не выглядел ни обиженным, ни оскорбленным.

— Если ты так считаешь… Я полагаю, дело в Ларе? Что с ней случилось?

Марина Юрьевна рассказала. Саша усмехнулся.

— Я хочу, чтобы она вернулась домой, но при данной ситуации… сам понимаешь.