– Это по-настоящему прекрасная работа.
С большого холста в позолоченной раме на Мелани смотрела изображенная в полный рост девушка примерно двадцати лет в изысканном вечернем платье с бриллиантовым ожерельем на шее.
– О, это тетя Мими. Флеминг нарисовал ее портрет в Париже. Она построила этот дом, – небрежно бросила миссис Сантос.
В холле послышались голоса.
– Это, должно быть, мой муж. Он любит приходить на ленч домой, когда позволяет работа, – объяснила миссис Сантос, вежливо подавляя всякую возможность думать, что такой чести могла быть удостоена гостья, подобная Мелани.
Дверь открылась, и на пороге появился Амилькар Сантос.
Он вошел в комнату, как человек, ожидающий полного внимания к своей персоне; и непонятно было, откуда такая уверенность и присутствие духа, ибо отнюдь не внешние данные являлись тому причиной: он был невысок ростом и совершенно не красив. И, хотя он был смугл и черноволос, это нисколько не украшало его, а даже наоборот – создавало вокруг него мрачную ауру гнетущей враждебности, вселяющей ужас, и, казалось, недоброжелательность, крайняя озлобленность – единственные чувства, присущие ему. Трудно было представить этого человека улыбающимся, но если все-таки допустить такую возможность, то его улыбка должна была быть не более чем заученным движением губ. И казалось, ничто не может озарить эти глаза, непроницаемые, как темное матовое стекло. У него был цвет лица богатого мужчины с нежной кожей, которую бреют по утрам другие и успокаивают после этого теплым полотенцем, и, конечно же, одежда соответствовала его положению в обществе. Но, несмотря на все это, Мелани показалось, что мистер Сантос не очень вписывается в окружающую обстановку, что, скорее, миссис Сантос можно было считать полноправным членом этого высшего света, скорее, миссис Сантос принадлежала к элите общества, а мистер Сантос был лишь ее отражением.
Амилькар устремил на Мелани свой пристальный взгляд.
– Вы хорошо долетели? – Его английский не был столь хорош, как у жены или сына, но не это поразило Мелани в приветственных словах хозяина дома, а голос – хриплый, гнусавый, который становился еще неприятнее, оттого что был слишком низким. Никогда в жизни не слышала Мелани ничего подобного.
– Да, спасибо. Я так взволнована, оказавшись здесь. У вас великолепный дом… – начала Мелани, но вдруг резко замолчала, поняв, что ее слова отлетают от мистера Сантоса, как от стенки горох.
Амилькар повернулся к Марии.
– Ленч готов? – спросил он.
– Ты думаешь, она заставит нас поволноваться?
Мария Сантос на мгновение застыла, перестав втирать в лицо ночной крем, и наградила своего мужа насмешливым взглядом.
– Она уже начала нас волновать с того самого момента, как Диего бросил из-за нее Веронику, – ответила Мария.
– Ты должна предложить ей деньги, – не унимался Амилькар.
– Это твой способ все улаживать, – вздохнула Мария. – У меня есть ощущение, что деньги здесь не помогут, и именно поэтому она опасна. Но мы можем выиграть время.
– Ты ошибаешься. Чем дольше это тянется, тем сложнее нам будет разрушить их связь.
Мария закрыла баночку с кремом и стала промокать салфеткой избыток крема на лице.
– Это не дело, Амилькар. Мы не должны слишком сильно давить на Диего. Она может выкинуть что-нибудь, что заставит его жениться на ней.
Амилькар мерил шагами комнату.
– Мы должны избавиться от нее. И я собираюсь сделать это завтра, – вынес он свое решение после недолгого раздумья.
– Ты что, рехнулся? Диего не круглый идиот, и к тому же ты забываешь, что он обожает ее. Он может стать очень опасным, если настроить его против нас, – резко возразила Мария.
– Что бы я ни сказал, тебе все не нравится, – зло прошипел Амилькар.
Мария ничего не ответила, а лишь продолжала терпеливо втирать крем в кожу лица.
На протяжении следующих дней Мелани не раз слышала о связях, существующих между старинным креслом и гобеленом, висевшим в одной из комнат дома, с одним или другим родственником многочисленной семьи Сантос. Кровь могущественных Сантосов текла в жилах удивительного множества людей, и не было ничего необычного в том, что для характеристики огромной сети родственных отношений, кажущихся постороннему человеку такими далекими, в разговорах часто использовали слова „дядя" и „тетя". И если еще две недели назад в Нью-Йорке родственный вопрос не казался Мелани столь важным, то сейчас, проведя несколько дней в Буэнос-Айресе, она поняла, что он неизбежен. И еще деньги, эта проблема постоянно преследовала ее: кому они принадлежат, кто сделал их, кто вложил их… В разговорах об этом все отдавали должное какому-то Джо и его команде. Мелани знала, что „двойной цикл" – это процесс, когда деньги вкладывают сроком на несколько дней или недель сначала в одну компанию, а затем перекладывают в другую, с целью получить наибольшую выгоду. Мужчину со странным прозвищем Американец все считали богом экономики, он был современным Мерлином[10] в вопросах бизнеса и стал великим архитектором экономического бума. Благосостояние выставляли напоказ, как рельефную мускулатуру во время пляжного сезона, и, неизменно рассказывая о новом приобретении – особняке, яхте или самолете, – говорили о цене. Только доллары. Эти люди бросались в разговорах фантастическими суммами, измерявшимися в миллионах, часто прибегая к небрежному выражению „зеленая бумажка".
Мелани нравилось ее маленькое путешествие. Она заинтриговала всех. Она была белокурой, зеленоглазой и к тому же американкой, что делало ее втройне экзотичной в этой стране, плюс ко всему благодаря Диего она была красиво и со вкусом одета. Но полностью обезоруживало и делало всех слабыми и ничтожными перед ней то обстоятельство, что она была девушкой Диего Сантоса, или даже более того – его будущей женой. Сама Мелани не могла чувствовать себя частью этого изысканного общества, но еще больше ее беспокоило то, что она не была его частью. Мелани понимала, что, несмотря ни на что, она осталась все той же секретаршей из Нью-Йорка, живущей в однокомнатной квартирке и владеющей всего лишь четырьмя парами обуви и несколькими дешевыми платьями. Диего поощрял ее старания полностью войти в его жизнь, стать частью того общества, к которому сам принадлежал, но Мелани, открывая для себя этот мир, все больше и больше мучительно осознавала, почему их женитьба так нежелательна для его близких.
Постепенно Мелани качала привыкать к семье Сантосов. Она стала понимать их лучше и со временем научилась разбираться в запутанной сети их родственных отношений. Амилькар считался только с мнением Марии, он гордился своей женой так, как будто она была его редкой антикварной мебелью; но гордости за сына он, казалось, не испытывал абсолютно никакой. В лучшем случае он удостаивал Диего снисходительными поучениями, но, как правило, это была лишь его манера общения. Что касается Марии Сантос, то она, как истинная мать, постоянно беспокоилась об аппетите любимого сыночка и о его несуществующей бледности.
Неожиданно для себя Мелани обнаружила, что она не единственная, в кого Амилькар вселял такой панический ужас. Это чувство испытывал каждый, начиная от слуг и заканчивая друзьями, часто бывавшими в доме. Каждый, кто хоть раз в жизни встречался с этим человеком, попадал под власть его гнетущих чар; и Мелани, которую мистер Сантос редко удостаивал словом, не была исключением. Его враждебность по отношению к ней лишала ее последней надежды, но, с другой стороны, она была благодарна судьбе за такое невнимание. Это избавляло ее от необходимости слышать лишний раз скрипучий голос этого человека, от которого пробирала дрожь.
Диего объяснил Мелани, что столь неприятный голос отца – это результат запущенного им в юности хронического свища, который со временем привел к полипу голосовых связок. Это доставляло Амилькару Сантосу мучительные боли, и именно из-за этого Диего вынужден был вести дела отца в Нью-Йорке. „Если бы не его ужасный голос, мы бы никогда не встретились", – часто шутил Диего.
