Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Но Кнут не желал сдаваться в этом вопросе, и тогда Арн указал, что он фактически отразил в письме королевское достоинство Кнута. Вот эти многозначительные слова, которые Арн еще раз, медленно и с расстановкой, прочитал: "... того, кто нарушит этот договор, мы, данной нам властью от Господа нашего Иисуса Христа, Его матери Пресвятой Девы Марии и всех святых, объявляем вне закона".

Арн пояснил, что если читать это "мы" как относящееся лишь к Кнуту сыну Эрика, то, значит, именно он и имеет власть от Бога, а такую власть получает только король, и кроме того, только король имеет право объявить кого-то вне закона. Конечно, можно прочитать это "мы" и как относящееся ко всем лицам, перечисленным в письме, и тогда с натяжкой предположить, что угроза должна быть одобрена тингом. Но фраза составлена так, что трудно истолковать ее буквально. Целью Арна было сказать, что Кнут сын Эрика является королем Божией милостью, и в то же время не сказать этого.

Кнут примирился с доводами Арна, дал ему свою печать с тремя коронами и попросил поставить ее на документ. Теперь не хватало только печати Эмунда, но то, что она вскоре будет стоять рядом с другими печатями, считалось делом решенным, не смотря на то, что сам Эмунд в данный момент не имел ни малейшего понятия о готовящейся сделке.

На другой день Эскиль и Кнут, вся норвежская дружина и половина дружины из Арнеса должны были выехать в Форсвик. Арн спросил было, зачем так вооружаться, когда едут заключать мирную сделку в обмен на серебро, но Эскиль объяснил ему, что лучший способ избежать ссоры — это позаботиться о том, чтобы тот, с кем предстоит непростой разговор, сам меньше всего хотел бы поссориться. Норвежские дружинники подействуют на Однорукого остужающе. Когда Эмунд будет ставить печать на документ, он должен пребывать в добром здравии и спокойном расположении духа, иначе все провалится. Арн решил, что все понял, и успокоился.

Тут его отвел в сторону Кнут и шепнул, что Арну не стоит ехать с ними: его присутствие плохо отразится на настроении Эмунда. Предстоит заключить сделку, и это — дело Эскиля, а не Арна. Но скоро уже наступит время, когда, напротив, Арн будет полезнее своего брата.

Арн быстро и легко согласился — так быстро, что это даже удивило Кнута, беспокоившегося перед началом разговора. На самом деле у Арна были свои планы, и он осторожно намекнул, что пока его родичи отлучатся на озеро Веттерн, сам он отправится по делам в Хусабю. Кнут мгновенно смекнул, о чем идет речь, — Эскиль успел рассказать ему о Сесилии и тех хлопотах, которые могут возникнуть в связи с ней и Арном.

В воздухе ощутимо пахло весной, снега было немного, но ледоход еще не начался. Тяжело нагруженные и вооруженные люди выехали из Арнеса. Поклажу они везли на спине или в сумках, привязанных к седлам, так как повозка или даже сани увязли бы с тяжелым грузом в подтаявшем снегу. Время для поездки, сразу же после дня святой Гертруды, было выбрано намеренно, так как Эмунд и его люди не ждали гостей и это значительно упрощало дело.

Сперва всадники скакали на север и добрались до Тидана, покрытого льдом. Оттуда было легче доехать до Аскеберги, места тинга, где они и заночевали в оставленных там палатках. На следующий день выехали с восходом солнца, чтобы прибыть в Форсвик в сумерках и проникнуть на двор усадьбы прежде, чем люди Эмунда обнаружат гостей.

И это им удалось. Изумленные Эмунд и его люди были быстро схвачены и разоружены. Дружинников хозяина, у которых могло быть оружие, заперли в кладовых и кузницах, и сторожили их суровые норвежцы. Таким образом, в господском доме остались только Эмунд, его взрослый сын Гермунд, жена Ингеборг и трое малолетних детей. Еще в доме находились слуги, но гости тщательно проверили, нет ли у них оружия.

Эскиль и Кнут угощались, громко, без стеснения переговариваясь; Эмунд и его люди отвечали на все вопросы односложно и с подозрением.

Эскиль, судя по всему, был в отличном настроении и с самого начала заявил, что приехал по делу и что они наверняка договорятся, но обычай требует, чтобы сперва они разделили трапезу и выпили вместе. Так будет легче разговаривать. Поев немного, Эскиль велел принести ларец с серебром, который поставили на стол между ним и Эмундом. Хозяин дома явно подобрел, но не потому, что жаждал заполучить себе серебро, а скорее просто перестал бояться за свою жизнь и жизнь детей. Серебро на столе говорило о сделке, а не о смерти. Однако разговор все равно не клеился.

Поели еще немного, и Эскиль как можно учтивее предложил, что пора перейти к делу, а потому пусть в горнице останутся только мужчины. Ингеборг с детьми было позволено удалиться. Повиновалась гостям и прислуга.

Оставшись втроем с Эмундом и Кнутом, Эскиль изложил дело просто и понятно. Он сказал, что цена, возможно, низковата, ибо Форсвик стоит больше пятидесяти марок серебра, это каждому ясно. Тут он остановился и, открыв ларец с серебром, достал документ, который и был им зачитан на родном языке, но при этом Эскиль не стал называть всех имен в конце письма, и особенно имени Кнута сына Эрика. Эмунд еще больше уверился в том, что дело действительно касается купли-продажи, хотя и невыгодной для него лично.

А Эскиль тем временем указал, что самая приемлемая сумма теперь — те тридцать марок серебра, которые предлагались Эмунду на ландстинге в Аксевалле. Тогда Эмунд не пошел на мировую, но сейчас-то он должен быть более благоразумным и примириться.

Эмунд согласно кивнул в знак того, что понимает Эскиля, но осторожно заметил, что достаточной суммой были бы в таком случае восемьдесят марок серебра, особенно если речь идет о примирении в ходе сделки. Эскиль выразил радость, что им так легко удалось понять друг друга.

Но Эмунд отказался поставить свою печать и принять серебро, прежде чем не получит определенных гарантий. Как-то сомнительно совершать сделку, когда твои собственные дружинники заключены под стражу воинственными норвежскими берсерками. И потом, он не может понять, что это за человек сидит с ними за столом и называется Кнутом. Не знает он никакого Кнута.

На это Эскиль ответил, что может понять опасения Эмунда. И предлагает следующее: пусть назавтра семья Эмунда и дружинники, которые захотят остаться с ней, погрузятся в сани и уедут. Мы дождемся, когда они окажутся на безопасном расстоянии, и только тогда довершим дело. Эмунду не придется бояться за жизнь своих родичей.

Тот согласился, но прибавил, что в этом случае его собственная жизнь — под угрозой, коль скоро он остается в Форсвике один, окруженный людьми, которые вовсе не являются его друзьями.

Эскиль понимающе кивнул и сказал на это, что жизнь хозяина и сейчас под угрозой. Но если родичи Эмунда окажутся вне пределов досягаемости, то это все же большая разница в сравнении с теперешним положением, когда их всех могут убить, если сделка не состоится.

Эмунд выразил пожелание договориться. Но он предлагал одно условие: серебро, которое он получает, должны заблаговременно увезти с собой его родичи.

Это условие Эскилю не понравилось, ибо не годится платить за то, что еще не получил. И если вдруг Эмунд откажется от сделки, то серебро пропадет понапрасну. И они пошли на уступки, обсудив дело со всех сторон. Половина суммы будет увезена семьей, а вторую половину Эмунд получит после того, как скрепит письмо своей печатью. На том и порешили и отправились спать, хотя для многих в Форсвике эта ночь была неспокойной.

Наутро половина дружинников была выпущена из-под стражи, их покормили, и они снарядили в дорогу сани. Эмунд простился с женой Ингеборг и детьми, отнес в их сани половину серебра, как и договорились с Эскилем, и положил его рядом с женой. Сани понеслись по льду Веттерна.

Люди в молчании ждали, когда сани удалятся от усадьбы на такое расстояние, что их невозможно будет догнать. Теперь пришло время довершить дело. Эмунд был подавлен и бледен, его левая рука дрожала, когда он, с помощью Эскиля, прикладывал печать к документу. От его правой культи, обмотанной полотняной тряпицей, плохо пахло.

74
{"b":"130448","o":1}