Торд сын Гейра стоял, побледнев, уставившись на три стрелы, торчавшие совсем рядом из пука соломы. Он уже понял, что проиграл, но не знал теперь, как ему выйти из трудного положения. Любой путь представлялся постыдным, и он выбрал не лучший. Гневно отшвырнув от себя лук, он молча удалился под громкий хохот окружающих.

Арн молился про себя, чтобы гнев Торда утих и юноша извлек урок из своего высокомерия. И за себя он помолился, вспоминая слова святого Бернарда о гордыне, дабы не впасть в искушение и не оценить свою победу выше, чем должно.

Когда Альгот сын Поля оправился от изумления, увидев таланты Арна, он выказал бурную радость и тотчас пригласил всех опять за стол, чтобы выпить за меткого стрелка. Принесли еще больше пива, и Арн начал чувствовать себя свободнее. Вскоре он решил, что жесткая оленина вовсе не так плоха на вкус. Пиво же он пытался пить как настоящий мужчина.

Катарина теперь сама подавала Арну пиво, что служило выражением почтения, хотя она должна была делать это с самого начала, ибо сидела на месте хозяйки дома, а Арн был почетным гостем. Сперва она нашла его нерешительным и ничтожным. Теперь же она считала.что он слишком уж важный.

Вскоре Катарина вытеснила своего отца с почетного сиденья и оказалась рядом с Арном так близко, что он ощущал ее тело, когда она говорила с ним, все более оживляясь и показывая, как она ценит те умные вещи, которые сообщает ей Арн. Время от времени ее рука, словно бы невзначай, касалась его руки.

Арн был в восторге и пил кружку за кружкой. Его очень радовало, что Катарина, сперва державшаяся с ним так холодно и насмешливо, теперь сияла и тепло улыбалась ему, так что теплота эта заполняла все его существо.

Если бы Альгот сын Поля показал себя учтивым хозяином, он сделал бы порицание своей дочери, тем более что сам он не одобрял ее игривости. Но Альгот решил, что все хорошо. Одно дело, когда неприличное для юной девушки кокетство направлено на гордого, но бедного родича Торда сына Гейра, и совсем другое — на молодого господина из Арнеса. Так что он смотрел на происходившее сквозь пальцы, хотя, как любящий отец, и должен был бы строго одернуть свою дочь.

От выпитого пива у Арна закружилась голова, его мутило, и он бросился к выходу, чтобы скрыть ото всех свою слабость. Холодный ветер ударил ему в лицо, и он рванулся вперед, выплевывая жесткий кусок оленины. Вслед за этим из него вылетела добрая бочка пива. Наконец ему полегчало. Арн горько раскаивался в том, как он провел этот вечер.

Он тщательно утерся, глубоко вдохнул свежий воздух, признаваясь себе, что вел себя глупо, и вернулся в зал, где пожелал всем доброй ночи и мира Божия. Поблагодарив за щедрое угощение, он пошатываясь, но решительно двинулся к выходу, а там прямиком к колодцу, окруженному темнотой и влажным туманом. Арн плеснул на себя ледяной воды, громко разговаривая сам с собой. Бормоча что-то строго и невнятно, он побрел к своей хижине, нащупал в потемках постель и рухнул на нее, словно оглушенный обухом бык.

А когда наступила глубокая ночь и в длинном доме раздавался дружный храп, Катарина тихонько скользнула за порог. Альгот сын Поля, который спал плохо из-за больших возлияний, услышал, как она прокралась на двор, и прекрасно понял, куда она направилась. Как хороший отец, он должен был бы остановить ее и подвергнуть суровому наказанию.

Но, как хороший отец, он на все закрывал глаза ради того, чтобы дочь его все-таки стала хозяйкой Арнеса.

Тому, кто ничего не знал, могло показаться, что Фолькунги отправляются из Арнеса на войну. И даже для тех, кто все знал, это выглядело вполне вероятным.

Большое войско толпилось на внутреннем дворе замка, и меж каменных стен разносилось эхо от цокота копыт и лошадиного фырканья, бряцания оружия и тревожных людских голосов. Всходило солнце, день обещал быть холодным, но бесснежным, так что дорога будет хорошей. Две тяжело нагруженные повозки проехали за ворота, скрипя дубовыми колесами, обитыми железом. Они сразу освободили место для всадников. Люди ожидали хевдингов рода, которые совершали молитву в высокой башне, и некоторые шутили, что молитвы будут долгими, раз за дело взялся монах. Чтобы согреться, а может, победить волнение, четверо дружинников из Арнеса принялись биться друг с другом на мечах. Испуганные рабы удерживали под уздцы их норовистых коней, а родичи подбадривали сражавшихся радостными возгласами и добрым советом.

Действительно, Арн совершал молитву вместе со своим отцом, дядей Биргером Брусой и братом Эскилем, ибо следовало испросить помощи Божией и покровительства святых перед этим путешествием, которое могло либо закончиться благополучно, либо привести к войне по всему Западному Геталанду.

Когда Арн вышел на двор и увидел четырех сражавшихся дружинников, он просто онемел от изумления, так как понял, что эти воины, казалось бы лучшие среди остальных, совсем не умели владеть мечом. Он даже представить себе не мог ничего подобного. Взрослые люди, одетые в длинные, до колен, кольчуги и боевые рубахи цвета Фолькунгов, воины эти выглядели как мальчишки, имевшие самое смутное представление о щите и мече.

Магнус, заметив растерянный вид сына, подумал, что Арна, наверное, напугали дикие игрища, и тихо положил ему руку на плечо, пытаясь утешить и объяснить, что не надо бояться этих людей, пока они у него на службе. Они славные воины, и это для Арнеса главное.

Но Арн застыл на месте, и вид у него был при этом глупый и непонимающий. Он выглядел так впервые за долгое время. При словах отца он словно очнулся, нерешительно улыбаясь, а потом начал уверять его, что вовсе не испугался и, конечно же, чувствует себя в безопасности, видя, что воины одеты в те же цвета Фолькунгов, что и он сам. Не желая огорчать отца, Арн не стал говорить ему, что эти люди не умеют владеть мечом. Он уже научился тому, что в этом мире не всегда надо высказывать правду.

Однако Магнусу пришлось огорчиться по другому поводу. Он увидел, что Арн, ничего не подозревая, берет с собой тот самый меч, который получил от монахов и который у всех вызывал лишь смех. Отец тотчас бросился в башню и выбрал там славный норвежский меч, чтобы предложить его Арну. Но Арн заупрямился, как и тогда, когда он отказался от великолепного северного жеребца и предпочел ему свою тощую монастырскую клячу.

Магнус попробовал объяснить, что Фолькунги собрались в войско, чтобы нагнать страху на врага, и Арн, одетый в цвета рода, тоже должен внести свою лепту в общее дело, ни у кого не вызывая насмешек. А эти насмешки неизбежны, если сын из знатного рода держит в руках меч, пригодный разве что для женщин, и конь его никуда не годится.

Арну пришлось долго сдерживать себя, прежде чем спокойно ответить отцу. Он как можно мягче предложил, что сменит своего коня на одного из этих медлительных вороных жеребцов, но меч не отдаст ни за что на свете. Уж лучше ему остаться вовсе без меча. И Магнусу пришлось отступить. Он был не совсем доволен, но все же удовлетворился тем, что, по крайней мере, конь его сына не вызовет издевательских ухмылок.

И вот наконец рать Фолькунгов выехала из Арнеса, направляясь на общий тинг гетов. Этот тинг назывался теперь ландстингом, потому что король Карл сын Сверкера лично участвовал в нем — впервые за два года — и ему приходилось выбирать между войной и миром.

Впереди всех ехал вождь дружины, и на высоком его копье реял флажок Фолькунгов. За ним скакали бок о бок Биргер Бруса и Магнус сын Фольке, одетые в серебристо-синие цвета, закутавшись в свои широкие плащи, подбитые мехом куницы. На головах у них сверкали островерхие шлемы. Слева у седла они прикрепили свои щиты, на которых был изображен золотой лев Фолькунгов, поднявшийся для битвы. Далее следовали Эскиль и Арн, одетые и вооруженные так же, как и главы рода, а за ними — двойной строй дружинников, и у всех — копья с цветными флажками Фолькунгов, реявшими на ветру.

Столько же Фолькунгов должно было примкнуть к ним из южной и западной части страны, а под Скарой они должны были объединиться с Эриковым родом, чтобы продемонстрировать, когда приедут сильнейшими на тинг, что война будет стоить королю Карлу слишком дорого, если он наживет себе врагов из рода Фолькунгов и Эрика, ибо эти два рода были связаны не только кровными узами, но и общим стремлением не подчиняться. Тинг гетов должен был проходить возле королевской усадьбы в Аксевалле.