Но ему легко было понять, что убийство этих исчадий ада является богоугодным делом, даже для монастырской братии. Он также сделал вывод, что существует огромная разница между датскими разбойниками, занявшимися грабежом на свою погибель, и сарацинами. В одном случае заповедь "Не убий" действовала без исключений. В другом — все было наоборот.
Правда, здесь в Скандинавии в этом простом и ясном выводе было мало практического смысла.
* * *
За годы, когда Арн не мог заниматься пением, он изменился, как изменилась и его работа. То время, которое он раньше проводил бы с братом Людвигом и хором — несколько часов ежедневно, — теперь он отдавал брату Ги на берегу моря. То т быстро научил его вязать сети, ловить рыбу и управлять маленькими суденышками, как это делали в его родных краях; на всякий случай брат Ги позаботился и о том, чтобы Арн научился плавать и нырять.
У брата Гильберта он стал теперь не только учеником, но и работником. В кузнице ему поручали все более тяжелую работу, и его руки крепли почти столь же быстро, как увеличивался его рост. Он мог выполнять обычные кузнечные работы и был способен выковать хорошие вещи на продажу; только в том, что касалось ковки мечей, он еще сильно отставал от брата Гильберта.
Две кобылы, Хадия и Айша, принесли по три жеребенка каждая, а Шамсин превратился в столь же сильного жеребца, как и Назир. Ухаживать за конями из Святой Земли также входило в обязанности Арна, он должен был объезжать новых жеребят и смотреть за тем, чтобы Назир и Шамсин стояли каждый в своем загоне и не скрещивались с северными кобылами.
Однако надежды брата Гильберта на то, что кони из Святой Земли принесут много серебра, пока оправдывались слабо. Датские стурманы, приезжавшие в монастырь для того, чтобы купить себе новые мечи и травы для своих женщин, рассматривали чужеземных лошадей с подозрением. Они считали, что эти животные слишком тощие и слабые. Сперва брату Гильберту трудно было воспринимать подобные заявления всерьез — он думал, что с ним просто шутят. Когда же он понял, что варвары говорят серьезно — те даже иногда с гордостью подводили к нему своих собственных коней, чтобы показать, как должны выглядеть настоящие лошади, — он очень огорчился.
Наконец по случайному стечению обстоятельств брат Гильберт придумал один трюк, который прекрасно срабатывал, но заставлял его мучиться угрызениями совести. Когда один из этих данов привел свою толстую и упрямую северную лошадь и среди прочих ее достоинств по сравнению с "тощими" назвал резвость, брата Гильберта тут же осенила гениальная идея. Он предложил доблестному датскому рыцарю скакать наперегонки к морю и обратно, сказав, что на одном из новых коней поедет всего лишь маленький мальчик из монастыря. И если рыцарь придет первым, ему не нужно будет платить за только что купленный меч; разумеется, для светского человека было бы большим искушением поставить какое-нибудь условие: например, в случае проигрыша датский рыцарь обязуется что-либо купить, скажем лошадь. Но игра на деньги является тяжким грехом. Только что заключенное пари не было азартной игрой, поскольку его результат был предрешен.
Притворяться, что это не так, разумеется, тоже грешно, однако в меньшей степени, чем играть на деньги, и брат Гильберт сам наложил на себя наказание на предстоящей неделе.
Арн, вытаращив глаза от удивления, узнал, что ему нужно будет на самом Шамсине скакать наперегонки с жирным стариком на кляче, которая выглядела под стать своему хозяину. Арн с трудом верил своим ушам, но повиновался. Когда два участника состязания уже были у монастырской ограды, Арн, волнуясь, спросил у брата Гильберта по-латыни, хотя они всегда разговаривали между собой по-французски, должен ли он скакать в полную силу, или же ему следует ехать тихо, чтобы похожая на колбасу лошадь могла за ним поспевать. Странно, но брат Гильберт строго приказал ему скакать в полную силу.
Арн вернулся к монастырю тогда, когда датский рыцарь как раз успел проехать половину назначенного пути и разворачивался на берегу.
После этого некоторые стурманы из Рингстеда, которые забавлялись тем, что скакали наперегонки и заключали пари на деньги, обнаружили, что у худых кляч из Витскеля есть по крайней мере одно полезное качество. Слухи об этом распространились до Роскилле, и вскоре лошади из Школы Жизни начали приносить много денег.
Упражнения, которые брат Гильберт отрабатывал теперь с Арном, касались уже не равновесия и скорости, а гораздо более мелких деталей. Они занимались примерно по часу в день в одном из загонов для жеребцов, заставляя коней скакать вокруг особым образом, пятиться назад, вставать на дыбы и поворачиваться в воздухе, двигаться из стороны в сторону и вперед или назад одновременно; они учили лошадей, какие сигналы означают удар передними копытами и одновременный прыжок вперед или удар задними ногами и последующий скачок в сторону. Эти занятия нравились Арну, когда все шло как задумано, но иногда ему было скучно. По крайней мере, во время обязательных упражнений. Свободные упражнения, когда можно было тренироваться с деревянными мечами или копьями, были гораздо более увлекательными.
Пешие упражнения стали значительно сложнее и касались в основном ударов и парирования мечом; Арн уже давно использовал настоящий стальной меч. Поскольку брат Гильберт очень редко хвалил Арна и чаще ругал его и, кроме того, Арн никогда не видел другого человека с мечом в руке, кроме брата Гильберта, юноша был свято убежден в том, что он никуда не годный воин. Но Арн не сдавался и продолжал трудиться на благо Господа и в этой области. Ведь отчаяние — тяжкий грех.
Совершенно иначе обстояло дело на берегу моря, у брата Ги. Ему пришлось оставить свою мечту — приучить данов вокруг Лимфиорда есть мидии. Разведение мидий сильно сократилось по сравнению с первоначальными масштабами и было направлено только на то, чтобы удовлетворить потребности провансальских поваров в Школе Жизни.
Задачей брата Ги было не увеличение доходов Школы Жизни, а распространение благ цивилизации, и он должен был делать это, подавая хороший пример. Цель его работы была примерно той же, что и у братьев, занимавшихся сельским хозяйством, — не продавать, а в первую очередь учить. Но с мидиями он потерпел крупное поражение, пытаясь распространить знание об их пользе.
Однако в том, что касалось рыболовных снастей и строительства лодок, дело шло значительно лучше. Когда брат Ги увидел, как выглядят остроги жителей Лимфиорда, какие у них прямые наконечники, он отправился к брату Гильберту и заказал ему несколько острог с крючками на концах, которые потом раздарил. Обнаружив, что местные жители ловят рыбу в фиорде только неподвижными снастями, он начал делать переносные сети и донки. Различие между его сетями и сетями жителей Лимфиорда заключалось прежде всего в подвижности, достигаемой за счет большего размера петель и более тонкого материала.
Всего лишь за год Арн овладел искусством вязать сети, и, по словам брата Ги, их можно было принять за сети, сделанные настоящим бретонцем. Для Арна эта работа была нетрудной, но однообразной.
Вскоре все шло примерно так, как наметил брат Ги. Жители Лимфиорда стали приходить из близлежащих селений, чтобы с любопытством, а сначала и с некоторой долей недоверия посмотреть, как можно использовать подвижные снасти, а брат Ги, разумеется, в духе христианского учения был готов поделиться своими познаниями, используя Арна в качестве переводчика.
Брат Ги то и дело оставлял Арна одного у лодочного сарая, когда сам отправлялся с датскими рыбаками в море, чтобы, например, показать им, как расставлять снасти с движущейся лодки. Учиться вязать новые сети приходили только женщины, как молодые, так и старые, поскольку это занятие считалось в окрестностях Лимфиорда женским уделом.
И получилось так, что Арн, чей опыт общения с женщинами ограничивался видениями во время вечерних молитв, когда он молился за упокой души матери, теперь каждый день оказывался в женском окружении. Сперва все они, и молодые и старые, смеялись над длинным юношей с сильными руками, который, краснея и заикаясь, все время смотрел в землю, показывая им свою бритую макушку, а не голубые глаза.
