Я прошел по знакомому коридору, в конце которого располагались покои Цирцеи. Это моя комната для отдыха, — сказала Цирцея Эрни меньше недели назад. — Я прихожу сюда перед важными мероприятиями, чтобы… приготовиться, если хотите, можно это и так назвать. Ну, на первом этаже у нас проходит важное мероприятие, и что-то подсказывает мне, что сейчас в этой комнате к нему готовится не только Цирцея. Разумеется, есть лишь один способ узнать наверняка.

В стене рядом с дверью было проделано небольшое отверстие для пальцев очень знакомых габаритов, и я знал, что должен делать. У меня не осталось сомнения, что все эти защитные системы, родограф и все остальные пародии на механизмы, используемые прогрессистами, — это приборы для навешивания лапши с технической точки зрения, то есть все — вранье. И «настоящий динозавр» — термин, созданный единицами, чтобы держать в страхе многих, и больше ничего. Хотя нет сомнений, что они действительно могут производить больше феромонов, это фокус, который высокопоставленные прогрессисты научились выполнять по команде, без дыма, зеркал и симпатичных ассистенток.

Но теперь моя очередь. Посторонись, Дэвид Копперфилд.

Сейчас, когда Эрни сошел со сцены, мне придется провернуть этот фокус в одиночку. Я запихнул палец внутрь и попытался освободить свой разум от человеческих мыслей. Первыми из моего «ментального» окна полетели выплаты по закладной, но вскоре за ними последовали угрожающее распространение компьютерных вирусов, мои счета за химчистку, надежды лос-анджелесской команды «Лэйкерс» на победу в дополнительных матчах. Все, о чем мне хотелось думать, — бег, еда, сон, секс. Прыжки, скачки, рев, секс. Драки, победы, гарцующая походка, секс.

Я закрыл глаза и переместился обратно в заросли папоротников, туда, где прошлое прорастает сквозь настоящее, где парк Юрского периода прорывается сквозь стены и во всеуслышание дает о себе знать, где мои ноги утопают в мягкой земле, а мой крик — это похоронный звон для всех существ поменьше. Я пытался не чувствовать холодную сталь вокруг пальца, которая становилась все холоднее с каждой секундой, высасывая из меня соки. Старался сконцентрироваться на теплом, влажном, солнечном дне семьдесят миллионов лет назад, каждое деревце, каждый кустик и каждый листок стали частью меня, мне было тепло и хотелось бежать на цыпочках. Движения свободные, ничем не сдерживаемые и неограниченные, просто расслабиться и свободно бежать. Мои глаза открывались, впитывая сочные натуральные цвета, не запятнанные смогом, выхлопами. Мои уши выгнулись назад, приготовившись услышать крики птеродактилей, я слегка присел и почувствовал, как между пальцев ног ползут длинные скользкие жуки, и тысячи ножек щекочут мою обнаженную кожу. Стайка компсогнатов — но не неотесанных и грубых, какие они сейчас, а естественных красивых существ — стремглав промчалась среди пышной зелени.

И вот уже я сам бегу один, я волен двигаться, как мне хочется, есть, что хочется, убивать, когда захочется, я — превосходный охотник, но в моем желудке только голод, а когти так и чешутся, чтобы утолить его. Я несусь по лугу, и ветер дует мне в морду, и я, как никогда, страстно желаю начать погоню, охоту, начать…

Дырка внезапно выплюнула мой палец, как малыш, который выплевывает брюкву через весь кухонный стол, на секунду я оказался в двух мирах одновременно, в доисторическом и в современном, словно прозрачная пленка наложилась поверх отличного цветного снимка. Коридор заполнился шестиметровыми цветами, а на дверях ползали килограммовые жуки. Мраморная статуя аллозавра в шести метрах от меня вдруг обросла плотью, мускулами и кожей и взревела так, что эхо прокатилось по холмам и дальше, по долине Сан-Фернандо.

Бум! С яркой вспышкой джунгли разлетелись перед моими глазами на миллион осколков и растворились без следа, а я остался стоять перед открытой дверью в самом сердце дома на Голливудских Холмах. На минуту мне почти показалось, что я чую остатки своего собственного запаха, я втянул носом воздух и, кажется, уловил аромат кубинских сигар. Но я понимал, что это совершенно невероятно, и даже глупо об этом думать, когда игра зашла уже так далеко. Короче, мне удалось с первой попытки выработать достаточное количество феромонов, чтобы открыть дверь. Приятно быть победителем, но давай-ка, Винсент, за раз делать только один шаг.

Я прошел в комнату для отдыха и убедился, что дверь за моей спиной осталась открытой. Те, кто внутри, будут слегка расстроены моим присутствием, а я не хочу перекрыть себе пути к быстрому отступлению. Я еще никогда не сражался без Эрни.

Мягкие бескаркасные кресла, модные в 70-х, к несчастью, так и остались лейтмотивом в дизайне этой комнаты, но наличие массивного стола из красного дерева и кожаного кресла с широкой спинкой в дальнем конце комнаты, как говорят консультанты по менеджменту, в зоне власти, говорило о том, что к оформлению приложил руку кто-то еще, кроме Цирцеи. Тень на стене не шелохнулась ни на миллиметр, когда я вошел, откашлялся и заявил:

— Я знаю, чем вы тут занимаетесь. И Эрни тоже, и еще мои друзья в «Лос-Анджелес Таймс».

Ну, последняя фраза была чистой воды блефом, но в такие моменты всегда хорошо упомянуть о СМИ.

— Я предлагаю тебе прямо сейчас отказаться от своих замыслов, пойти со мной, и если ты окажешь помощь следствию, то возможно, Совет проявит к тебе снисходительность.

Сидящая на кресле фигура не ответила мне, если не считать… хихиканья? Это что, смех, что ли?

— Я рад, что ты думаешь, что это все шутка, — сказал я, часть моей уверенности утекла через ноги и исчезла в трещинках в полу. — Потому что контрабанда оружия, похищение и убийство считаются уголовными преступлениями, а Совет еще ни о чем не знает. Им захочется услышать…

— И кого же я убил? — послышался тихий ровный голос, в котором чувствовался намек на веселость. — Кто именно пал моей жертвой?

— Например, Руперт Симмонс, — выпалил я. — Как тебе это для начала?!

— Правда? Ой, как странно…

И с этими словами кресло повернулось. Должно быть, он знал, что я здесь, и специально устроил это представление с вращающимся креслом, которое продолжалось последние десять минут, чтобы поглумиться надо мной, чокнутый сукин сын… И тут я внезапно оказался лицом к лицу с первопричиной, по которой я вообще взялся за это чертово дело.

— Я бы сказал, что довольно хорошо выгляжу для умершего парня? — широко улыбнулся Руперт. — Тебе не кажется?

— Ты же… ты же умер… — запинаясь, промямлил я.

— Да, раз ты продолжаешь на этом настаивать, — протянул Руперт. Он поднялся с кресла и прошелся по комнате. Без маски, в полном расцвете сил молодой ти-рекс, на целых пятнадцать сантиметров выше меня, с поджарым и мускулистым телом. А я тем временем сидел в этой чертовой комнате, упакованный в латекс, который, в свою очередь, был покрыт слоем смолы, продолжавшей застывать. Ничего хорошего.

— Мы… мы же видели твое тело, — сказал я, все еще пытаясь мысленно воспроизвести картину похорон. Закрытый гроб, это я помнил точно. Ладно, может, я и не видел его труп, но ведь тело обнаружила его сестра, а родственники редко так ошибаются. — Луиза… она ведь нашла тебя.

— Сестренка нашла меня в моей комнате, — закончил он за меня. — Я в курсе. Но ведь она обнаружила меня в личине, не так ли?

Я не понимал, почему меня осенило сейчас, и в то же время не понимал, почему же до меня не дошло раньше. Чертова интуиция пришла на вечеринку с десятиминутным опозданием.

— Ти-рекс, который пропал в районе твоего дома в тот вечер, — сказал я. — Так это его… его убили, а потом переодели в тебя. Ты взял абсолютного незнакомца…

— Не незнакомца, — поправил меня Руперт. — А парня, которого на самом деле знал аж со школы. Дэн Блиш. Придурок-футболист, который позволял своим защитникам отрабатывать на мне прием блокировки захватом. Поверь, он это заслужил.

— Никто не заслуживает смерти, — сказал я. — Они… вы… прогрессисты похитили и убили этого паренька, чтобы его можно было похоронить вместо тебя.