Она засмеялась. Типичное гоготанье проституток. Затем оттолкнула меня.

— Да базилика сейчас днем с огнем не сыщешь, придурок. В этом году все сидят на красном кайенском перце. Пе-е-е-р-е-ец.

Я влепил ей еще одну пощечину. На этот раз скорее для удовольствия, чем для пользы дела.

— Куда ты дела причиндалы Минского? Продала?

Ответа не последовало. Вместо этого она перегнулась через край кровати и высунула свой длиннющий язык (интересно, этот похотливый козел заметил, что он слишком длинный и быстрый) и слизнула что-то с туалетного столика. Это была дорожка красного перца, но она тут же исчезла, растаяв на ее язычке.

Я выдвинул ящик ночного столика и обнаружил целый склад пластиковых мешочков с кайенским перцем и какой-то наркотической травой, которую я не сразу опознал. Может, розмарин? Я открыл окно. Пришлось попотеть, поскольку чертово окно было накрепко закрыто аж со времен палеолита. В номер влетел теплый ветерок, унося дурные запахи в другие, более интересные места. Я открыл пластиковые пакеты и пустил остатки наркоты по ветру, высыпав содержимое в переулок под окнами. Водопад травки оросил мусорку и потрескавшийся асфальт.

Стар заскулила и попыталась подняться с постели.

— Это мои запасы, ублюдок.

— Небольшая поправочка. Были твои, — я легонько толкнул ее назад. Ее кожа напоминала салфетку, а мускулы были слабы и бесполезны, поэтому она со всего маху упала назад. — Я хочу знать, что ты сделала с имуществом Минского?

— А это еще кто?

— Ты отлично знаешь, кто это. Минский. Парень, с которым ты встречаешься.

— Я со многими встречаюсь, — сказала она и попыталась затащить меня на кровать. — И с тобой могла бы. Прямо сейчас.

С этими словами она потянула за угол своей маски на шее, приоткрывая кожу, которая оказалась болезненно бледной.

Я подавил в себе отвращение, с легкостью отпрянул от нее и уселся на расшатанное кресло.

— Минский. Эфир. Инструменты. Говори.

— Ах, коротышка!

— Ага, мы поняли друг друга!

Она хитренько посмотрела на меня.

— Давай-ка разберемся. Ты что думаешь… Ты думаешь, что он печется об этом дерьме?

— Леди, думать не входит в мои профессиональные обязанности. Просто скажи, что ты сделала с его инструментами, и мы избежим неприятностей, — я устроил целое представление: снял перчатку, продемонстрировал готовые причинить эти самые «неприятности» когти, растягивая удовольствие, чтобы мои намерения стали очевидными.

Но Стар не повелась на мой спектакль под названием «Винсент — головорез».

— Коротышке плевать на свои препараты и инструменты, — сказала она, подпрыгивая на кровати, человеческие груди соблазнительно выделялись на бледном теле. — Поверь мне. Подожди секундочку и сам его спросишь.

О чем, черт побери, она говорит?

— О чем, черт побери, ты говоришь?

Ровно через секунду раздался стук в приоткрытую дверь номера, и знакомая коротенькая ручка с букетом роз просунулась в дверной проем.

— Дорогая, — пропищал тоненький голосок. Словно его обладатель подышал гелием. — Я пришел слишком рано?

Я рванул дверь, схватил эту ручонку как можно крепче и дернул на себя, сбив Минского с ног, затащил его в номер и подтянул к себе.

— Приведи хоть одну причину, по которой я не должен вставить этот букетик роз тебе в задницу, — рявкнул я.

Маленькое тельце задрожало в моих руках, но я не намерен был отступать. Минский, одетый в шикарный шерстяной костюм и нелепый галстук в полоску, смотрел то на меня, то на свою подружку, словно кто-то из нас сейчас загадочным образом испарится и оставит его в тишине и покое.

— Я… я… она не…

— Ты какого хрена тут делаешь?

— Она… я не хотел…

— Ты велел мне отыскать ее и вернуть тебе твои причиндалы.

— Пожалуйста, — тихо взмолился Минский. — Не при Стар…

— Ты знаешь, что она тут вытворяла с человеком, когда я сюда пришел?

Дантист даже не поежился. Вероятно, он знал, что она вот уже какое-то время занимается межвидовым сексом. Может быть, его это даже возбуждало. Да, порочность некоторых динозавров не знает границ.

— Пожалуйста, — повторил он. — Ты не понимаешь.

— Так объясни.

Минский снова взглянул на Стар. Полагаю, если бы ее не было в номере, он был бы более откровенен.

— Проваливай, — велел я, бросив к ее ногам долларовую бумажку. — Купи себе содовой.

Шлюшка подняла банкноту, скатала из нее шарик и швырнула его мне в лицо. Я постарался не вздрогнуть, когда грубая бумага царапнула мою щеку. Затем, все еще в личине, но по людским меркам абсолютно голая, она пошла к двери, по дороге проведя рукой по груди Минского, вышла в коридор и скрылась из вида.

Я швырнул Минского на кровать, он тяжело плюхнулся на нее, и заржавевшие пружины заскрипели.

— Из-за тебя я только зря тратил время, — прорычал я. — И Эрни тоже. Ты думаешь, у нас только одно дело? Ты думаешь, что мы этим занялись только потому, что мы — душки?

— Я не… Я сказал вам правду, ребята… Она действительно украла мои инструменты…

— И?

— И… и все. Она украла, я взбесился и хотел, чтобы вы все вернули.

— Но теперь у вас все в порядке. И с кражей. И с враньем.

— Нет, это…

— Но ведь ты все еще трахаешь ее.

Минский посмотрел куда-то вдаль. Я схватил его за пухлые щечки и развернул к себе.

На секунду наши глаза встретились. Во взгляде Минского читались стыд, боль и похоть. Но он быстро отвел глаза в сторону.

— Я ничего не мог с собой поделать, — признался он. — Просто не смог держаться от нее подальше.

Всего лишь легкий удар моего запястья, и Минский отлетел назад, свалился с кровати и шлепнулся на пол. Я уже и так потратил на этого козла достаточно времени, нечего с ним возиться.

— Я тебе скажу, от чего ты сможешь держаться подальше, — сказал я. — От моего офиса!

Я хлопнул дверью и ушел, не оглядываясь. Через два лестничных пролета я проходил мимо открытых дверей какого-то номера, и изнутри доносился знакомый набор криков и стонов. Снова наша Стар. Я это понял, даже не заглядывая внутрь. И мне стало чуть веселее, оттого что Минскому приходится бить баклуши наверху, пока его «девушка месяца» двумя этажами ниже трахается с незнакомцем за вшивые пятьдесят баксов.

Нет, вычеркиваем. Мне стало намного веселее.

Спустя одну неделю все в офисе Ватсона и Рубио в значительной степени устаканилось. Луиза прекратила дежурить у нас в кабинете и отправилась домой. Мы пообещали позвонить ей, как только произойдет какой-то прорыв. Эрни ее не хватает, скажу я вам, и он находит как минимум два предлога в день, чтобы набрать Луизин номер и посвятить ее в какие-нибудь незначительные детали расследования. Интересно, знает ли ее муж о звонках Эрни, а если знает, то не тревожит ли его сей факт.

Последние двадцать четыре часа царила блаженная тишина, но до этого мы все время слушали какофонию из визгов, рева, проклятий, доносившуюся из квартиры наверху. Руперт не слишком хорошо воспринял идею депрограммирования.

Доктор Бомонт Борежар или Бо, как я называю его после того, как неделю бегал ему за фаст-фудом и диетическим персиковым чаем со льдом, появился на пороге нашего офиса на следующее утро после моего возвращения из отеля «Сент-Регис». Он оказался пухлым милым старичком, похожим на плантаторов из учебников истории. Нас потрясла его белоснежная седина и такого же цвета усы и бородка. Производство компании «Никитара», модель «Полковник Сандерс № 3». Пах он в основном как плитка шоколада в фольге, но мне кажется, я учуял и легкие нотки пырея.

— Рубио? — спросил он, когда я подошел и предложил донести багаж.

— Доктор Борежар?

Он широко улыбнулся, схватил сам свои тяжеленные сумки, с легкостью подняв их, лишь слегка крякнул.

— Не стоит тратить времени, сынок. Это всего лишь книги. Вся моя одежда на мне.

Тогда я впервые уловил запах доктора и сказал, что его аромат кажется мне приятным.