— Видите ли, — сказала я немного погодя, — многие из этих указаний представляют собой направление чего-то к чему-то, от одного древнего священного места к другому. Что, если мы соединим эти «от — к» и посмотрим, что получится? Например, в указании «Грианан Айлех к Гранарду» еще говорится: «по линии полуденного солнца». Не даст ли это нам ось «север-юг»?

— По-моему, даст, — сказал Алекс. — И в указании относительно холма Тальте говорится о восходе майского солнца. В мае солнце восходит примерно здесь, — и указал чуть северо-восточнее холма.

— Откуда вы знаете, дядя Алекс? — спросила Дженнифер.

— Я провел много лет в морях, моя дорогая. Теперь можно соединить холм Тальте и линию солнца.

— Не просто соединить, а провести линию по всей карте. И сделать то же самое с партоланской равниной. В указании сказано, что Партолан отправился умирать на восток. Вы говорите, что равнина, где он умер, находится к востоку от Тары. Проведите через них черту и продолжите ее до края карты. Это даст нам ось «восток — запад», — сказала я.

— Несколько других указаний соединяют древние политические или священные центры четырех областей Ирландии. Если соединим эти кружки, например холм Аллен в Лейнстере со столицей Коннахта в Раткрогане и Кнокани в Мунстере с Эмайн Махой, то есть Наван Фортом, то получим большое «X» через всю страну, — сказал Алекс.

— И через оси «север — юг» и «восток — запад», — сказала я.

— Может, они все пересекутся, — сказала Дженнифер и взяла лист бумаги, чтобы приставлять к этим точкам вместо линейки.

Они не пересеклись, по крайней мере, не все, но эти линии пересекли ось «север-юг» почти в одном месте, примерно в центре страны. Мы все уставились на карту.

— Пожалуй, мне нужны очки для чтения, — сказала я.

— У меня бифокальные, — сказал Алекс, — и тут почти ничего нет. Поблизости несколько городков: Лонгфорд, Атлоне и Миллингар, несколько проселочных дорог. Дженнифер, ты видишь что-нибудь?

— Ничего. В этом районе нет никаких памятных символов, — неуверенно сказала Дженнифер.

— В сущности, ничего особенного, — согласился Алекс. — Пожалуй, придется снова идти в библиотеку.

— Но здесь что-то должно быть, — сказала Дженнифер, указывая на тот небольшой район, где пересекались линии. — Может, поехать туда и посмотреть?

— Дженнифер, этот район не такой уже маленький, — сказала я. — Сперва нужно его сузить.

Она пожала плечами.

— Пожалуй, ты права. Но мне просто не по себе сидеть здесь, когда, может быть, к сокровищу уже подбирается кто-то другой.

Вечером, когда улеглась в постель, я достала из сумочки список указаний и просмотрела его снова. Там были почти все, решила я. И была почти уверена, что строки стихотворения уже не нужны. Они послужили своей цели, то есть привели ко второму комплекту указаний. Эти вторые указания, огамические, говорили, что и где. У нас было общее представление о том, где может быть спрятано сокровище, хотя это все еще была большая территория и требовалось ее сузить. Оставался вопрос: что это? Что мы ищем?

Я долго и упорно смотрела на список. Я твердо верю в подсознание, в его способность анализировать информацию и приходить к заключению. Всякий раз, когда я не могла разрешить проблему или принять решение, которое казалось трудным, — открывать ли магазин, выходить ли замуж, разойтись с Клайвом или остаться с ним и терпеть, — этот выбор я оставляла подсознанию. Это включает в себя обдумывание всех «за» и «против» перед сном и приказ себе принять решение. Иногда оно приходит во сне, иногда нет. Я почти всегда просыпаюсь с принятым решением. Не скажу, что эти решения всегда правильны, они правильны для меня в данное время.

И, проснувшись на другое утро, я была почти уверена, что знаю, что мы ищем, несмотря на отсутствующие указания, хотя не знала точно, где. В конце концов, указания были огамическими.

Этне Бирн родилась сорокапятилетней, сорокапятилетней и ирландкой. У меня есть теория, не подтвержденная никакими научными данными, что некоторые люди приходят в мир с отпечатанным на них конкретным возрастом. Есть люди, которые кажутся намного старше нас, когда мы юны, но когда их видишь много лет спустя, например, на встрече выпускников, они выглядят точно так же, как в школе. Этне была одной из таких. В сорока пяти годах ничего плохого нет — я опасно приближаюсь к этому возрасту, — но когда я получила возможность поговорить с ней с глазу на глаз, поняла, что она намного, почти на десять лет, моложе, чем мне показалось, когда я впервые увидела ее во «Втором шансе» и потом, когда она подыгрывала матери за чаепитием.

И родилась она ирландкой, с зелеными глазами, рыжеватыми волосами, туго завивающимися от постоянной влажности, светлой кожей и приятной словоохотливостью, которая проявлялась после нескольких глотков шерри. Даже одета она была по-ирландски, если можно так выразиться, — в блузку с кружевным воротником, короткий шерстяной жакет темно-зеленого цвета и длинную плиссированную юбку в тон ему.

Ее сестра, Фионуала, напротив, была любительницей развлечений, разговорчивой, обаятельной, кокетливой. Любила одежду ярких цветов, теперь на ней был красный костюм, застегнутый на все пуговицы жакет без блузки под ним обнажал большой участок слегка веснушчатой кожи и ложбинку на груди, короткая тесная юбка постоянно задиралась, открывая ноги.

Я встретилась с ними обеими в баре гостиницы. По их приглашению, которое меня удивило. Я впервые видела их одних, то есть за пределами дома, без находящейся поблизости матери. Несмотря на склонность думать о них дурно, признаюсь, я не видела ничего такого, к чему можно придраться. В данном случае обе казались мне очень славными, Этне умной, разве что немного наивной, Фионуала более добросердечной, чем казалась раньше. Видно было, что они и Брета, если не считать, что они были ближе по возрасту, чем я думала, имели и сходный характер.

— Мы решили открыть магазин, — начала более смелая Фионуала. — И, услышав, что у вас есть антикварный магазин, кажется, в Канаде, подумали, что вы сможете дать нам несколько советов.

— С удовольствием. Какой магазин думаете открыть?

— Антикварный, как и вы, — ответила Этне. — В Дингле каждое лето полно туристов. И у нас много папиных вещей, тех, которые не ушли в Тринити-колледж, карты, гравюры, книги. Трудно открыть магазин?

— Трудновато, — ответил я. — Собственно говоря, нет, открыть не трудно. Вот чтобы магазин не закрылся, требуются удача, усилия и… — я заколебалась, вспомнив городские слухи об их финансовом положении. — И, честно говоря, деньги.

— Это обходится дорого? — спросила Этне.

— Довольно-таки. Вам повезло, что у вас есть кое-какие вещи, которые для начала вам не нужно покупать. Но для открытия магазина требуется много товаров, больше, чем вам кажется. Думаю, вам придется провести инвентаризацию отцовских вещей.

— Какой доход приносит магазин? — спросила Фионуала. Разговор о деньгах как будто ее совершенно не смущал.

— Это зависит, — ответила я, — от того, что у вас есть для начала, и того, чем вы хотите торговать.

— Ну, в доме есть мебель, — сказала Фионуала. — По-моему, очень хорошая. И вся она нам не потребуется. Мы переезжаем.

— Нам не нужно столько места, — добавила Этне с ожесточенностью в голосе. Мне стало любопытно, насколько скверно обстоят дела во «Втором шансе». — А что конкретно нужно делать, чтобы открыть магазин? — продолжала она, когда официант по моему жесту поставил перед нами еще по бокалу.

Мне стало ясно, что зарабатывать на жизнь никогда не входило в планы Этне и Фионуалы Бирн, но я все же рассказала им о том, что я делала, чтобы открыть свой магазин, что сперва была оптовым поставщиком для других, привозила вещи, которые приобретала в своих путешествиях и помещала в склад на северной окраине Торонто, и как наконец, имея кое-какие деньги в банке, открыла собственный бизнес. Как вышла замуж за своего первого служащего и после развода вынуждена была продать магазин, рассказывать не стала. Эту часть они могли найти слишком обескураживающей, особенно с такими мужьями, как Шон и Конал.