Позднее узнал, что это был уже не первый случай с названной фирмой, "Голден Ада" в свое время нанесла России ущерб, измеряемый десятками миллионов долларов. Естественно, что после информации, полученной мной от разведки, ни о каком одобрении сотрудничества с ней не могло быть и речи. Впоследствии этой историей занялась прокуратура.
Разумеется, стопроцентно застраховаться от ошибок невозможно. Вспоминаю один документ, который подписал в самом начале своей работы в правительстве. Он был связан с работой фирмы "Ди Пи".
Вокруг правительства всегда вьется колоссальное количество авантюристов, предлагающих множество на первый взгляд завлекательных проектов.
Нередко их лоббистами выступают и ответственные люди, как правило, мало разбирающиеся в сути дела.
Всякий раз, когда слышу о том, что та или другая не известная фирма собирается предоставить заем на 5-10-15 миллиардов долларов, убежден – речь идет об авантюристах. Суть интриги предельно проста: никто, разумеется, не собирается предоставлять такие деньги, но, получив бумагу с правительственными гарантиями, ловкий проходимец может довольно долго по-крупному разыгрывать роль Остапа Бендера и получать гешефты, путешествуя по планете в качестве уполномоченного российского, молдавского, киргизского или какого угодно другого правительства.
С фирмой "Ди Пи" был как раз один из таких случаев. Ее очень настойчиво лоббировал один из народных депутатов, обвиняя Минфин в косности и консерватизме. Фирма предлагала предоставить российскому правительству кредит на весьма выгодных условиях. Учитывая масштабы давления, поручил Леониду Григорьеву, председателю Комитета по иностранным инвестициям, разобраться с этой фирмой. К моему удивлению, он довольно быстро представил мне проект решения правительства, одобряющего такое сотрудничество. Впоследствии, выясняя, как это могло случиться, понял – его просто обвели вокруг пальца, убедили, что решение мной уже принято, а за ним только техническое оформление документов. На всякий случай я продиктовал крайне осторожный вариант распоряжения: мы готовы принять предложение фирмы, если она предоставит соответствующие средства и они будут зачислены на счет Минфина. Если нет – никаких отношений быть не может. Как я и полагал, денег этих мы не увидели, зато получили еще один хороший урок. В дальнейшем подобного рода бумаги отфутболивал без тени сомнения.
Когда согласился войти в правительство, разумеется, знал, что коррупция в органах власти получила очень широкое развитие, стала настоящим бичом союзной и российской государственности. Понимал: истоки ее кроются в том, что чиновникам дана возможность принимать индивидуальные решения в пользу того или иного предприятия. Поэтому с самого начала установил у себя в секретариате жесткий порядок: любые подарки, как бы ни были они незначительны, сдавать в службы протокола. Сотрудники тихо потешались, особенно когда речь шла об очевидных пустяках, но я считал, что в данном деле лучше перегнуть палку. Видимо, репутация, а может быть, и фамилия все-таки сработали. Даже мои политические противники, убежденные, что я веду страну по гибельному курсу, не подозревали меня в намерении запустить руку в государственный карман.
Однажды вечером, после совещания премьеров СНГ и последовавшего за ним дружеского ужина, ко мне подошел один из руководителей правительства соседней страны, отвел в сторонку, завел разговор о необходимости развития взаимовыгодного сотрудничества, потом мягко упомянул о возможности учета при этом моих личных интересов. Поблагодарив за желание развивать экономические связи, я сделал вид, что не понял прозрачного намека, но после этого стал относиться к любым контрактам, связанным с этой страной, с особым вниманием и осторожностью.
Пожалуй, главная проблема адаптации к работе в правительстве, особенно в условиях экстремального кризиса, – это радикальное изменение протяженности времени. Ученый планирует свою работу в размеренности лет, месяцев, недель. Советник измеряет время в часах и днях. Руководитель правительства вынужден оперировать временем в секундах, в лучшем случае – минутах. Спокойно подумать несколько часов, неспешно посоветоваться – почти роскошь. В течение получаса провести важное совещание, за три минуты успеть связаться с Минфином – дать распоряжение, за две минуты пообедать, еще через одну минуту выскочить из кабинета, чтобы мчаться выступать в Верховный Совет, – вот это норма, и такая круговерть беспрерывно в течение дня, с раннего утра до поздней ночи. Этот ритм жизни неизбежно создает серьезные препятствия в общении с людьми, друзьями. Нельзя же пригласить близкого друга для хорошего разговора в два тридцать пять ночи, уделив ему семь минут. Так просто не делается. В результате круг общения неизбежно сжимается до тех, с кем видишься только по делу. Времени не хватает даже на самых близких людей. За весь 1992 год, наверное, всего раза три успел выбраться к родителям, и каждый раз уже под утро и смертельно уставший.
Особенно тяжело все происходившее переживала мама. Она – историк, доктор наук, специалист по внешней политике России на Балканах XVIII – начала XIX века. Ей было четырнадцать лет, когда к деду, Павлу Петровичу Бажову, пришла всесоюзная слава. С тех пор всю жизнь жила в обстановке эмоционального комфорта. Не было серьезных проблем и с детьми. На родительских собраниях в моей школе мама была всего несколько раз в жизни и, как правило, слышала в основном приятные вещи. И вдруг – лавина неприятия, ненависти! В конце 1991 года ее сына костерят в огромных, бесконечных и безнадежных очередях. Стоя в очереди за хлебом, она, к своему изумлению, слышит рассказы о том, что сами-то Гайдары как сыр в масле катаются и в очередях-то, небось, не простаивают. А тут еще вдруг выясняется, что и привычный мир друзей, которые десятилетиями бывали у нее дома, разделился на тех, кто поддержал реформы сына, и тех, кто их категорически не принимает. И все это неожиданно, резко, без всякой подготовки… Понимая это, пытаюсь выкроить свободную минуту хоть позвонить, успокоить.
…Работая с народными депутатами, я часто вспоминал фразу Томаса Джефферсона, одного из отцов американской демократии. Приведу ее целиком, она стоит того: "Исполнительная власть правительства – не единственная и даже не главная моя головная боль, тирания законодателей в настоящем и, наверное, еще на долгие годы – вот главная и самая страшная опасность. Тирания исполнительной власти придет тоже, но в период, более отдаленный от нас".
Это было сказано- в 1789 году при становлении демократии в Америке. Эта закономерность верна и для периода становления нашей, отечественной демократии.
Разумеется, среди народных депутатов было немало достойных людей, к которым навсегда сохраню глубочайшее уважение, – Борис Золотухин, Михаил Молоствов, Сергей Юшенков, Сергей Ковалев, Олег Басилашвили, Георгий Задонский и многие, многие другие. К сожалению, отнюдь не они настойчиво добиваются встреч, толкутся в приемной. Чаще всего там те, кто пробивает какую-нибудь коммерческую сделку и явно обслуживает интересы нахрапистого проходимца, жаждущего то ли экспортной квоты, то ли льготного кредита, а может быть, предлагающего какую-нибудь финансовую аферу. Приходится принимать, отказывать; все это, конечно же, отношений не улучшает.
Самая энергичная, мощная моя поддержка в Верховном Совете – Петр Филиппов, председатель подкомитета по приватизации. Он из Питера, мы знакомы давно, года с 1986-го. Одна из колоритнейших личностей российской политики последнего десятилетия. Экономист, юрист, журналист, предприниматель. Человек с неуемной, кипучей энергией, в свое время немало сделал, чтобы мобилизовать меня и моих питерских коллег к активному участию в политике. Летом 1989 года мы вместе с ним, Чубайсом, Васильевым и еще десятком экономистов провели вместе неделю на Ладоге, плавали на его двух яхточках, обсуждали экономические и политические перспективы. Петр – трибун, прирожденный публичный политик, в 1990-м был выбран в народные депутаты России. К осени 1991-го – один из самых авторитетных членов Верховного Совета, автор важнейших экономических законопроектов.
