С самого начала было очевидно: если не овладеем аппаратом, не заставим его энергично работать над проведением экономических реформ – наше правительство обречено. Так же, как и наши предшественники, просто не сможем перейти от слов и программ к делу. До этого уговаривал 1еннадия Меликьяна, в то время – заведующего отделом союзного правительства, впоследствии министра труда, согласиться возглавить аппарат. Он не решился.
Вообще, надо помнить, желающих в это время прийти работать в правительство было мало. Многие из тех, кого тогда приглашал, звал, уговаривал, под разными предлогами уклонялись, отказывались. Характерен первый анекдот про наше правительство. Звучал он так: новое правительство как картошка: либо зимой съедят, либо весной посадят. Это потом, к концу весны – лету 1992 года, когда стало ясно – самое трудное уже позади, голода не будет, прилавки наполняются, рынок заработал, люди, отказывавшиеся ранее идти в правительство, с удовольствием приняли приглашение в нем работать. Но все это потом. Тогда же, осенью, найти человека, которому доверяешь и знаешь, что он может справиться с очень тяжелым делом, было непросто.
Решил назначить руководителем аппарата правительства Алексея Головкова, одного из активных участников рабочей группы в Архангельском, старого знакомого по ЦЭМИ, в этот период одного из ближайших сотрудников Геннадия Бурбулиса. Конечно, был понятен риск такого неожиданного хода. У Алексея практически не было опыта работы в бюрократических структурах. Сумеет ли он справиться с аппаратом, заставить его работать так, как нужно? Когда пришел с этой кандидатурой к президенту, приглашенный им Виктор Ильюшин заявил,что ничего хорошего об Алексее Головкове сказать не может. Я мягко заметил, что это мне с ним работать и мне нужен именно такой человек, чтобы аппарат не занимался черт-те чем, а готовил необходимые нормативные документы. Президент вздохнул,но согласился, подписал постановление. Я не был слишком удивлен, когда выяснилось, что постановление затерялось где-то в аппарате, Пришлось еще и еще, все более настойчиво возвращаться к этому вопросу, используя сам факт постоянной пропажи постановлений за подписью президента как свидетельство невозможности работать с аппаратом, не взяв его под контроль. Наконец постановление все-таки вышло. Однако любые попытки контроля вызывали яростное сопротивление, постоянно возникали идеи полной интеграции аппарата в структуры администрации президента, на меня все более настойчиво нажимали с требованием убрать Головкова. Все это лишний раз убеждало, что речь идет о действительно ключевой позиции.
С самого начала мне было понятно: возможность влиять на президента в условиях кризиса – "шагреневая кожа". Она неизбежно будет сжиматься и в конце концов исчезнет. К тому времени возможность делать что бы то ни было осмысленное в правительстве будет утрачена, надо будет уходить. И что обидно: значительная часть этой "шагреневой кожи" была растрачена на борьбу с аппаратом. Пожалуй, ни по какому другому кадровому вопросу в 1992 году у меня не было столько обоюдно напряженных разговоров с президентом. Тем не менее, убежден – решение с Головковым было правильным. При всех своих слабостях, Алексей сумел привлечь к работе квалифицированных, опытных сотрудников и из бывшего Совмина Союза, и из структур российского правительства, добиться того, чтобы они действительно работали на подготовку нормативных актов, обеспечивающих реализацию реформ.
Когда в правительстве ставишь подпись под документами, возникает ощущение прогулки по минному полю. Ни при каких обстоятельствах нельзя всецело полагаться на аппарат. Ведь окончательную ответственность несешь ты. Но в целом, уже из сегодняшнего дня оценивая 1992 год, надо сказать: ошибки, конечно, были, но подавляющее большинство "мин" Алексею удавалось обезвредить до того, как бумага ложилась на мой письменный стол.
Впоследствии, в 1993 году, снова начав работать в российском правительстве в качестве первого вице-премьера по экономической политике, убедился, как трудно бывает вести дело, если аппарат, который к тому времени уже возглавил г-н Квасов, при всей внешней корректности, по существу, к тебе не лоялен. Тогда легко утопить любое полезное дело, оставляя на поверхности лишь кучу разнообразных объяснений. В 1995-1996 годах Алексей Головков оказался в штабе "Наш дом – Россия", потом стал активным участником избирательной кампании Александра Лебедя, но я сохранил к нему глубокую благодарность за работу в правительстве в 1991-1992 годах.
Чтобы не утонуть в неизбежной текучке, не потерять главную линию преобразований, создал рабочий центр экономических реформ правительства во главе с Сергеем Васильевым. Он мой старый друг, убежденный либерал, идеологически даже более строгий, чем я. Важнейшей задачей центра было проведение экспертизы ведомственных документов. Работа этого маленького органа оказалась на редкость полезной. Кроме того, регулярно провожу совещания экономической части команды. Собираемся у меня в кабинете, обычно где-нибудь после двенадцати ночи, обсуждаем свежую статистику, наиболее острые проблемы, межведомственные разногласия, определяем первоочередные задачи.
И все же захлестывает поток бумаг. Не сразу замечаю маленькие аппаратные хитрости: самые рискованные и сложные бумаги тебе подсовывают в тот момент, когда страшно торопишься на какое-нибудь совещание, и при этом дают понять, что они абсолютно не терпят отлагательства. Но в целом навык работы с правительственными документами приходит быстро. Начинаю различать, что из этой текучки чистая формальность, а что действительно требует пристального внимания.
Большинство из представляемых на рассмотрение бумаг тривиальны, малозначимы. Но есть очень важные, даже, как я уже говорил, взрывоопасные.
Первый вывод, к которому пришел, начав работать в правительстве: как бы ты ни устал, как бы ни торопили, сколько бы помощники тебе ни говорили, что документ нормальный и безобидный, никогда не подписывай ничего наспех, не прочитав и не разобравшись. Подставка может ожидать тебя в самый неожиданный момент.
Характерный пример: 1992 год, начало осени, лечу в Баку на встречу с премьером и президентом Азербайджана, предстоит подписать несколько документов, в том числе о взаимодействии в области денежной политики. Документы давно проработаны экспертами, в основном согласованные, чистые, проблем возникнуть не должно. Пока обсуждаю с азербайджанскими руководителями вопросы нашего экономического взаимодействия, пути урегулирования конфликта в Нагорном Карабахе, мои коллеги, члены делегации, готовят соглашение к подписанию. Выходим с премьером Азербайджана, чтобы в торжественной обстановке подписать документы. Я, по укоренившейся привычке, на публике еще раз бегло их просматриваю. С величайшим удивлением обнаруживаю: предложенные мне на подпись соглашения в ключевых вопросах разительно отличаются от того, что согласовывали, над чем работали, полностью противоречат той политике, которую мы проводим в переговорах с другими республиками. Тихонько, так, чтобы, не дай Бог, не допустить скандала, говорю об этом на ухо премьеру. Азербайджанские коллеги страшно смущаются, ссылаются на техническую накладку – по ошибке подложили другой вариант документов, – быстро приносят согласованный текст. Все кончается благополучно, поздравляем друг друга, пьем по бокалу шампанского. В самолете устраиваю разборку проведенной работы, выясняю, как могли допустить, чтобы на столе оказался принципиально иной документ. Урок для членов делегации. И для меня тоже.
Или вот еще пример. Начало октября 1993 года. Ко мне, первому вице-премьеру по экономике, заходит ответственный сотрудник аппарата правительства. Наряду с другими документами приносит докладную записку о международном сотрудничестве Комитета по драгоценным металлам и проект резолюции, принципиально одобряющей это сотрудничество. Несмотря на страшный дефицит времени, просматриваю бумагу. Она какая-то странная. Не очень понятно, что это за "Голден Ада", с которой сотрудничает Комдрагмет, каковы условия контракта, какой еще там принц Ботсваны. Вместо заготовленной резолюции накладываю свою: "Евгению Примакову. Прошу конфиденциально проверить представленные данные, проинформировать правительство". Из информации разведки узнаем, что фирма "Голден Ада" в высшей степени сомнительна, а упомянутого принца не существует в природе. Отнюдь не подозреваю тех, кто готовил проект, в каком-либо злом умысле. Просто бездумная бюрократическая исполнительность чревата большими неприятностями.
