Летом 1994 года такая структура возникает. Это – партия "Демократический выбор России". Мы еще не знаем тогда, что уже через несколько месяцев ее ждут тяжелые испытания.

Кость в горле России • Переговоры

с чеченской делегацией • Экскурс в историю •

Опасная иллюзия властей • Самолеты бомбят Грозный •

Андрей Козырев выходит из "ДВР" • Популярность

Бориса Ельцина падает • Переговоры о единстве •

Кульбит Григория Явлинского • Буденновск •

Вотум недоверия • Парламентские выборы •

Первомайск • Президентские выборы

Я УЖЕ писал о том, что мое первое вхождение в правительство в 1991 году совпадало по времени с бесславно провалившейся попыткой ввести чрезвычайное положение в Чечне. С тех пор развитие событий в этой республике очень тесно переплелось с судьбой реформ и демократии в России. Сначала, пока Чечня находилась на периферии общественного внимания, эта связь была менее очевидной, но потом, с течением времени, становилась все более и более явной и тревожной.

Как уже говорилось выше, еще в царской империи было заведено, что министр обороны подчиняется непосредственно государю. Конечно, он взаимодействовал с Советом Министров по финансовым и хозяйственным вопросам, но на его заседаниях не имел права докладывать о мобилизационном планировании, дислокации войск и т.д. Невозможно было представить, что премьер-министр, скажем, Столыпин или Коковцов, дает прямые указания министру обороны, что ему следует делать с вооружением, как перемещать части… Это просто находилось за гранью его компетенции.

Подобная структура правительства пережила и царя, и советскую власть и досталась демократической России. А потому собственно военные вопросы, связанные с Чечней, не могли быть сферой забот нашего правительства реформ. То, с чем мы столкнулись в первую очередь, – это проблемы Грозненского нефтеперерабатывающего завода, на продукцию которого было во многом завязано снабжение нефтепродуктами Северного Кавказа. Общая диспозиция в правительстве по этому вопросу была предельно простой – оказывая экономическое давление, добиваться ограничения и сокращения поставок волжской и сибирской нефти на Грозненский нефтеперерабатывающий завод. Минтопэнерго доказывало, однако, что по чисто технологическим причинам резкое сокращение поставок туда чревато серьезными проблемами. Приводились аргументы, связанные с отсутствием аналогичных мощностей у других заводов, трудностью реорганизации транспортировки на Северный Кавказ, невозможностью остановить поставку парафинистой нефти из Ставрополя без катастрофического ущерба для нефтепроводов и самих скважин. В целом поставки нефти на Грозненский НПЗ сокращались, но умеренно: в 1992 году уменьшились по отношению к 1991 году примерно на 4 млн тонн.

Вторая проблема, связанная с Чечней, обострилась к весне – началу лета 1992 года. Речь шла о так называемых чеченских авизо, крупномасштабной афере, несанкционированной эмиссии денежных средств. Надо сказать, что вся эта тема вплотную переплеталась с общей проблемой перестройки системы расчетов и отношений в рублевой зоне. С экономической точки зрения не было никакой разницы между чеченскими, казахскими, украинскими или узбекскими авизо. Все они оставались рудиментами продолжающегося фиктивного существования общесоюзной рублевой зоны без эффективного административно-политического контроля над каждым элементом этой структуры. Мы форсированно вели работу по переводу центральных банков бывших союзных республик на корреспондентские счета. Это было абсолютно необходимой предпосылкой наведения порядка и организации жесткого контроля за денежным обращением в России. На этой основе только и можно было надежно перекрыть поток чеченских авизо. Что и было сделано к июлю 1992 года.

Именно летом 1992 года, когда стало ясно, что голода не будет, что российские структуры обрели минимальную устойчивость, а самые острые проблемы, связанные с распадом империи, удалось решить без катастрофических последствий, вопрос о выработке стратегии решения чеченской проблемы встал на повестку дня во весь рост.

В один из летних дней ко мне на прием прибыла делегация чеченского правительства. Общий смысл высказанного ею: "У Чечни есть свои политические проблемы, мы люди дела, хозяйственники и считаем, что надо серьезно налаживать экономические связи". Я ответил, что, без всякого сомнения, они люди дела и хозяйственники, но, вместе с тем, именно как хозяйственники должны подтолкнуть свое руководство к осознанию необходимости политического движения в разумном направлении и без из лишней резкости..

Я отдавал себе ясный отчет в опасности попыток решить проблему силой. Чечня – особый уголок России с тяжелейшим наследием, оставшимся от царизма и усугубленным сталинской депортацией. Не удивительно, что тектонические процессы, приведшие к разрушению Советского Союза, дали чеченцам новый импульс к отделению от России. Нужно время, и немалое, для того, чтобы естественная экономическая логика, общие интересы породили интеграционные процессы и привели саму Чечню к осознанию жизненной необходимости существования в рамках единого российского экономического и политического пространства. Против силового решения свидетельствовал и исторический опыт многолетней кавказской войны, которую Россия вела в прошлом веке. Все говорило за то, что новая такая война может быть очень дорогостоящей, тяжелой и затяжной. Со всей остротой проблема выбора тактики действий государственных органов власти в регионе встала поздней осенью 1992 года, когда вспыхнул кровавый осетино-ингушский конфликт. Тогда пришлось срочно перебрасывать войска, вводить их сначала в Осетию, потом в Ингушетию. На фоне этих действий у некоторых военных руководителей возникла идея: уж если все равно приходится перебрасывать туда войска, то почему бы мимоходом не решить и проблему Чечни? Одним парашютно-десантным полком за два часа. Тем более, что граница между Ингушетией и Чечней четко не была определена. Где останавливать войска, вводимые в Ингушетию, неясно. Так почему же не воспользоваться случаем, для того чтобы разом вынуть занозу, которая раздражает весь Северный Кавказ?

Вопрос явно выходил за рамки компетенции правительства, носил президентский характер, но я все-таки решил вмешаться. Должен признать, что режим Дудаева не вызывал лично у меня ни малейшей симпатии. Но в шапкозакидательские заявления, разговоры о том, что он моментально рухнет, – что-то не верилось, уж очень плохо сочетается все это с историей Северного Кавказа, которую я хорошо знаю. Побывав в Назрани, Владикавказе, поговорив с офицерами, генералами, посмотрев ситуацию на месте, пришел к твердому убеждению – никаких двух часов, никакого парашютно-десантного полка не получится. А получится длинная, затяжная, кровавая партизанская война, из которой скоро не выбраться. Я вызвал в Назрань представителей Джохара Дудаева. Приехала делегация во главе с первым вице-премьером Чечни Я.Мамадаевым. Провели переговоры, договорились о линии разграничения российских войск и чеченских формирований вдоль ингушско-чеченской границы. Потом прилетел в Москву и не без труда добился от президента и военных согласия отвести войска и не переходить оговоренную черту.

Однако, как я уже неоднократно упоминал, 1993 год в России проходил под знаком двоевластия. Борьба различных властных ветвей практически исключала возможность выработки и реализации четкой и целостной политики, в том числе и на Северном Кавказе. И все же экономические санкции против дудаевского режима мы проводили последовательно, продолжалось сокращение поставок нефти, транспортная схема была реорганизована. К осени 1993 года остановили подачу нефти с замкнутых ставропольских нефтепромыслов. Перестройка системы расчетов исключила возможность повторения крупномасштабных махинаций с чеченскими авизо.