Это была свобода…

Направляясь из Акатуя в Центральную Россию, романовцы должны были проехать через Читу. Курнатовский и Кудрин уже на ближайшей станции Забайкальской железной дороги Борзя узнали, что власть в Чите перешла в руки революционных организаций. Здесь же, на станции, к ним подошел молодой телеграфист и, внимательно оглядев, спросил, не из Акатуя ли они едут.

— Из Акатуя, — подтвердил Кудрин.

— Политические?

— Да.

Молодой человек заулыбался и начал доверительно рассказывать, что вся Забайкальская дорога теперь подчиняется только распоряжениям Читинского комитета Российской социал-демократической рабочей партии и иных властей не признает. Узнав, что бывшим романовцам не на что доехать до Читы, телеграфист сбегал к начальнику станции и быстро уладил дело: их усадили в первый же отходивший на Читу поезд без всяких билетов. В поезде ехали демобилизованные солдаты и офицеры. Офицеры занимали отдельный вагон, сторонились нижних чинов. Солдаты открыто поносили царя, бездарность генералов, а заодно и японского микадо, и проклинали жизнь в окопах Маньчжурии.

В Чите Кудрина и Курчатовского ожидал сюрприз: на здании вокзала развевалось красное знамя. Не успел поезд остановиться, как к вагону подбежало несколько человек.

— Кудрин, Курнатовский! — послышались голоса, и через мгновение они попали в объятия товарищей.

— Костюшко! — радостно воскликнул Курнатовский, обнимая Валюжанича, который жил в Чите уже вторую неделю.

— Познакомьтесь, — сказал Костюшко, представляя Курнатовского и Кудрина человеку средних лет в поношенном зимнем пальто.

— Попов Александр Иннокентьевич, — назвался тот. — Впрочем, меня здесь больше знают под фамилией Коновалов.

— А это, — продолжал Костюшко, — Михаил Кузьмич Ветошкин. Жаль, уедет скоро в Иркутск. Зато вот приехали вы на подмогу, да ждем Бабушкина и Баранского…

Костюшко подозвал сани и повез приезжих на Енисейскую улицу, где в бревенчатом доме Шериха работал, теперь уже легально, Читинский комитет РСДРП.

У входа в здание дежурили вооруженные дружинники с красными повязками на рукавах.

— Вот она, революционная армия! — восторженно приветствовал Кудрин дружинников.

Так встретила Курнатовского Чита 1905 года. Он почувствовал, что находится на самом гребне событий. Еще 15 октября 1905 года читинские железнодорожники захватили цейхгауз железнодорожного батальона и разобрали шестьсот винтовок. Не проходило недели, чтобы в их руки не попадали вагоны с оружием, которое шло из Маньчжурии после начавшейся там демобилизации. Железнодорожный батальон, а вслед за ним и весь гарнизон Читы перешли на сторону восставших. Читинский комитет РСДП, состоявший из большевиков, явился душой восстания. Костюшко-Валюжанич, живший в Чите по паспорту на имя Григоровича, обучал рабочие дружины военному делу, вел пропаганду среди солдат. Старая власть в лице военного генерал-губернатора Холщевникова фактически передала свои функции комитету РСДРП. Однако, проявляя видимую покорность, Холщевников не оставлял надежды расправиться с «бунтовщиками», как он называл представителей новой власти.

Совет солдатских и казачьих депутатов был избран 22 ноября на массовом митинге солдат гарнизона и железнодорожного батальона.

Вскоре должно было состояться объединенное заседание комитета партии и Совета. Накануне Попов, как разъездной член комитета, уехал на станцию Маньчжурия, где должен был возглавить местную большевистскую организацию.

— Опять людей не хватает, — сетовал Костюшко.

Они сидели с Виктором Константиновичем за столом в доме Шериха, где через час должно было начаться заседание, и так углубились в работу, что не заметили человека в меховой шапке и теплом тулупе, пропущенного в комнату дружинником.

— Видать, зазнался, Костя, не встречаешь старых друзей! — раздался позади них голос.

— Друг, наконец-то! — Костюшко подвел приезжего к Курнатовскому. — Это Бабушкин, Иван Васильевич Бабушкин.

— А вы, верно, Курнатовский?

— Да. Как вы угадали?

— Слышал в Иркутске, что вы здесь. Именно таким описал мне вас Владимир Ильич.

— Когда вы виделись с Лениным? — взволнованно воскликнул Курнатовский. — Где он сейчас?

— Владимира Ильича я видел в прошлом году в Лондоне. Туда дошла весть о Романовке. В Гайд-парке проходили митинги в вашу защиту. Тогда Ленин много рассказывал о вас, о встречах в Сибири.

— У Ленина удивительная способность запоминать людей, — подтвердил Курнатовский. — В минусинской ссылке Владимир Ильич много рассказывал о вас. И хотя прошло уже восемь лет, вы, видимо, мало изменились…

Бабушкин рассмеялся:

— Ну, где там мало… — И добавил: — А запоминать людей нашему брату революционеру надо, ой, как надо!

— Где же Ленин сейчас? — снова спросил Курнатовский.

— В Петербурге. Он редактирует центральный орган партии — газету «Новая жизнь».

— Вот это замечательно! — воскликнул Курнатовский.

— Да, — подтвердил Бабушкин. — Особенно сейчас, когда начинается настоящая борьба.

Бабушкин рассказал, что Иркутский комитет партии послал его в Читу за оружием. Он останется здесь и будет следить за отправкой винтовок, а заодно и поможет чем надо.

— Мы введем тебя в Читинский комитет, — сказал Костюшко. — Тут больше дела и рабочих больше. Кроме тебя и Виктора Константиновича, вожаков нет. Баранский еще в пути. Ветошкин и Попов уехали — у них тоже дело горячее…

Заседание началось в срок.

Все приглашенные были в сборе. Среди них находилось несколько рабочих железнодорожных мастерских, около десятка солдат-артиллеристов и казаков.

Костюшко-Валюжанич первым делом представил собравшимся Ивана Васильевича Бабушкина:

— Иван Васильевич работал в «Союзе борьбы» с Владимиром Ильичей Лениным, был его учеником. А в Екатеринославе я сам стал учеником Ивана Васильевича.

Решение о том, чтобы Бабушкин вошел в комитет, было принято единогласно.

Предложение, внесенное Курнатовским, о том, чтобы Иван Васильевич сегодня председательствовал, встретило всеобщее одобрение.

На этом же заседании Курнатовский получил важное партийное поручение: подготовить к выпуску первый номер газеты «Забайкальский рабочий», орган восставшей Читы.

— На днях, — заявил Костюшко, — мы окончательно отберем губернскую типографию у Холщевникова. Я введу туда своих дружинников и поставлю нашу революционную охрану.

Перед концом заседания в комнату вошел дружинник и сообщил, что пришли крестьяне.

Их было трое. Вперед выступил старший и поклонился собранию. Следом по обычаю поклон отвесили и его спутники.

— Кто здесь главный будет?

— Все главные, — ответил Бабушкин.

— Ну, а за старшего?

— Сегодня председательствую я, — сказал Иван Васильевич.

— Тогда прими поклон и хлеб-соль Совету и комитету от всей нашей округи. Дай сюда, Алексей! — И старик передал Бабушкину блюдо с караваем хлеба, который был накрыт вышитым полотенцем.

— О чем речь поведете, товарищи? — спросил Бабушкин.

— Избрали нас от здешних деревень ходатаями к вам, — степенно начал старик, поглаживая бороду. — А разговор хотим вести насчет земли и податей. Живем на землях кабинетских — это вроде лучше, чем на барской, а на деле… Не помещик, так здешнее начальство нас обирает. Земля, говорят, царская, ну и платить за нее надо по-царски. Вот и послали нас просить отдать мужику землю, которую он пашет. Отдать без выкупа и податей. Вы теперь главная власть, вы, а не губернаторы и кабинеты. Вот и поступайте так, как должна поступать народная власть, а мы вам в ноги поклонимся.

— Кланяться не надо, — улыбнулся Бабушкин. — Вас мирской сход, народ выбрал, и вы здесь такие же хозяева, как и мы.

И, обратившись к членам Совета и комитета партии, Бабушкин попросил их высказаться. Мнение собравшихся было единодушным: удовлетворить просьбу. Виктор Константинович тут же набросал проект постановления. Его зачитали. Вся земля в Читинском округе передавалась крестьянам безвозмездно.