Впрочем, к "большим масштабам" Китса все же влекло. Едва лишь выпустив в свет свою первую юношескую книгу, он уехал из Лондона, через несколько месяцев вернулся, но целый год отдал он главному, как тогда ему казалось, делу жизни: поэме "Эндимион".
"Эндимион" был обречен на невнимание изначально, не понимал этого разве что автор. Пережив провал из-за равнодушия публики к его первому сборнику, Китс совершил поступок совершенно романтический: уехал из Лондона, через несколько месяцев вернулся, и целый год неотрывно писал первое свое эпическое полотно: увы, оно же и последнее, какое удалось завершить — поэму "Эндимион". 8 октября 1817 года он рассказывал о новой поэме в письме Бенджамину Бейли: "Мне предстоит извлечь 4000 строк из одного незамысловатого эпизода и наполнить их до краев Поэзией". К середине марта следующего года поэма была закончена, причем автор уложился в точно в запланированный размер. Месяцем позже поэма вышла отдельной книгой. И подверглась жесточайшему разносу в солиднейших изданиях, таких, как "Blackwood's Magazine" и "Quarterly Review". Книга не просто не продавалась — ею и торговать никто не хотел.
А летом 1818 года у Китса открылся туберкулез, в самом скором времени сведший его в могилу. Из пяти — всего лишь пяти — лет, отпущенных Богом Китсу на творчество, целый год, выходит, ушел на неудачную книгу? А если так — значит, "Эндимион" и принес поэту смерть?..
Героиня современного фантастического романа Дэна Симмонса "Эндимион" (1996) (ни много, ни мало — дочь Китса, живущая в очень отдаленном от нас будущем) говорит по этому случаю — процитировав отрывки из первой и второй книг китсовского "Эндимиона": "Мой отец написал эти строки в молодости. Первая, неудачная поэма... Он хотел описать — точнее, хотел, чтобы узнал его герой-пастух, — сколько всего таится в поэзии, природе, мудрости, в голосах друзей, храбрых поступках, очаровании неведомого и притяжении противоположного пола. Но остановился, так и не добравшись до сути". Мудрый Симмонс лукавит: сам-то он озаглавил свой роман точно так же, и это его герой, охотник-пастух Рауль Эндимион взыскует подобных знаний. Задача Китса была изначально куда проще, он просто "извлекал Поэзию из ничего". И Симмонс извлекает из поэмы Китса для своего романа все возможное. Ничего не скажешь, роман у него удался. Может быть, он даже заставит кого-то уделить внимание и оригиналу — самой поэме. Отнюдь не слабой. Отнюдь не неудачной. "Прекрасное пленяет навсегда" — первая строка поэмы в переводе Бориса Пастернака — это кредо Китса, к которому упрощающий ум может ничего и не добавлять. Это аксиома, и одновременно эпиграф к полному воскрешению поэзии Китса. Тление "Эндимиону" не грозит.
Поэма выстроена по строго продуманной схеме: четыре книги по тысяче строк (кстати, в точности повторенная схема "Возвращенного Рая" Джона Мильтона, только удвоенная в объеме). В начало каждой книги помещен Гимн: Гимн Пану, Гимн Любви, Гимн Луне, Гимн Музе. Притом в книгах выдержано соответствие четырем фазам Луны: ибо именно о любви лунной богини Дианы (точней, Цинтии) к смертному пастуху Эндимиону повествует поэма. Впрочем, избрав миф, Китс очень быстро стал трактовать его пор своему, он больше говорит о любви к Диане самого Эндимиона, чем о любви богини к нему, -приходится напомнить, что Китс не просто романтик, он среди поэтов европейского романтизма один из младших, один из его завершителей.
Китс почти сознательно смешивает мифы. В его трактовке более или менее классический вариант мифа об Эндимионе сплетен с видоизмененным мифом о Венере и Адонисе: Адонис погружен в сон, богиня безответно влюблена. Появляется образ сестры Эндимиона — имя ей Пеона, и вымышлена она едва ли не самим Китсом. Последовательно сменяющие друг друга ипостаси -своеобразные лунные фазы — Цинтия, Селена, Диана, индийская девушка, да и сам Эндимион — аллегории души, той самой Психеи, которой напишет Китс первую из великих од 1819 года. Как постигающий выступает Эндимион, как постигаемое — Любовь во всех ее обличиях. В поэме дважды говорится о "тройном часе", о "трижды рожденном" Эндимионе и его "тройной душе" (triple hour, triple soul). Все женские типы здесь — лунные, воплощения Души-Любви — это три фазы Луны: Пеона-сестра — новолуние, Цинтия-Селена — луна растущая и полная соответственно, индийская девушка-Цинтия — опять-таки полная луна и луна на ущербе. Последнюю фазу, т.е. ущерб луны и миг, когда она невидима, символизирует сам Эндимион.
Ипостась Дианы сумерек, когда Луна на небосклоне отсутствует вовсе, Гекату, Китс упоминать не рискнул: мрачный образ увел бы его слишком далеко в сторону. В поэме движение идет от души, готовящейся к постижению Любви, от души сестринской — к душе идеальной и наиболее бесплотно-страстной, затем к душе плотской, а та, сливаясь с идеальной, как раз только и делает Эндимиона человеком. В Англии бытует мнение, что Китс изменил миф для того, чтобы выразить широко известную тему романтиков о тщетности попыток найти в жизни идеальную любовь, — она может лишь промелькнуть в воображении, полном страсти и желания. Отчасти так, но этим поэма не исчерпывается: если кристаллически стройного сюжета у поэмы нет, то перед нами не что иное, как колоссальный гимн душе.
Все здесь направлено в одну точку: что делать бедному смертному, если есть у него единственный достойный путь: от тоски по идеалу — к готовности слиться с ним и одновременно невозможности слиться — а затем к состоянию почти небожителя, хотя и призванного вершить все те же земные дела, но уже в состоянии "посвящения". Не исключено, кстати, что и рассказ Плутарха о том, что души праведников очищаются на Луне, в то время как их тела возвращаются на Землю, Дух же уходит на Солнце, на Китса тоже повлиял. Надо, однако, помнить, что университетского образования Китс не получил, греческого не знал, из-за этого стеснялся даже лучших друзей — прежде всего Шелли — и многое в мифологии домыслил. Но на то было его право художника — и если считается, что по окончании поэмы Китс остался ею недоволен, то прежде всего он, по-видимому, постеснялся того, в чем и был обвинен: в вольном обращении с материалом.
Пересказать поэму невозможно, да и нет нужды, раз уж есть ее русский перевод. Анализировать с позиций читателя XXI века — едва ли не грех, хотя образ Эндимиона идеально отвечает теории бессознательного, пусть не коллективного (по Юнгу), но индивидуального. Можно лишь любоваться отдельными сценами поэмы например, знаменитой сценой, где Эндимион расколдовывает морское божество, Главка, и старик превращается в юношу, а тот в свою очередь расколдовывает спящих возлюбленных, расколдовывает саму Любовь. Не столь уж важно, что сюжет этот взят из "Метаморфоз" Овидия, сюжет о любви Главка к Скилле и о том, как Кирка (Цирцея) превратила его в чудовище (по Китсу — в глубокого старика). Интуитивный синтез мифологий дорог сердцу Китса, близок его поэтическому дару; едва ли автор изменил бы себе здесь, знай он о том, что именно за это на два столетия, до самых наших дней, поэма будет обвинена в запутанности и аморфности.
Поэма Китса намного сложнее, чем дозволяли каноны романтизма. Читатели отомстили обычным способом: не дочитав до середины, закрыли книгу и охаяли ее. Китс, подняв голову от книги, не мог остаться к этому равнодушным, он взялся за новую поэму, уже всецело выдержанную в канонах Мильтона, за "Гипериона". Поэма осталась неоконченной, к тому же написана была мильтоновским стихом без рифм, и потомки согласились считать "Гиперион" -уж так и быть — гениальным. Но не "тоже". Без "Эндимиона", где даже красоту рифменных рядов, причудливых и почти не имеющих аналогий в английской поэзии, Китсу ставили в вину. Современный переводчик Евгений Фельдман, кстати, попытался передать эту красоту необычным приемом, избрав для перевода вместо привычных английскому слуху почти исключительно мужских рифм — почти исключительно женские. Оказалась ли попытка плодотворной -читателям судить, но уже читателям нового тысячелетия, которое того и гляди сорвется в новый романтизм. Да уже и сорвалось, если судить по колоссальному успеху тетралогии Симмонса.
