Дэйн вздохнул, глаза рукой накрыл: не травила бы ты душу, жрица. Неровен час порву в беспамятстве.

— А мне што? Рви. Один вона зуб чесал, ага. Без челюсти остался. Дружок твоей первой, ага.

Мужчина сел: нет, она точно решила довести его до белого каления:

— Про Кункретту Диане рассказала, балаболка, — прищурил вспыхнувший от ярости глаз.

— Ага. Как же ж, сказывала. И про энту, кралю твою, королевну — химеревну. И про третью дуреху, умом скорбную.

Монтрей застонал, схватившись за голову:

— Спалить тебя мало, баба глупая.

— Да ай, — отмахнулась ветвями. — Сколь годов грозишси? Я ж тебя щеней еще помню, беззубым, а все едино и тогда скалился, норов выказывал. И ниче, оба живехоньки, здоровехоньки. Ты вота чего, паря, дурь из головы выкини да к жене ступай. Мне давеча лесника жена сказывала, человеки обряды брачные правя, клятву дают мудрую. В печали говорят и в радости вместях будем. Она — человек, знаить, что баить. Вот и скажи — людишки, а с умом дружат не то, что некоторые, — покосилась с опаской на лорда, корни и ветви подальше отодвигая.

— Это ты к чему?

— Да все к тому, господин оборотень, что само простое, чуть что в кусты. Так век одиночкой и проживешь. Чтоб там не было, а раз свелись, так не будь животиной — живи как положено. То исть, значится и в печали вместях с ей, и в радости. Оно и воздастся. Вота, какой мое слово.

— Все? — тяжело уставился на нее Дэйн. Уйти бы, да любопытство мучает — с чего это Звенильда в сводницы записалась? Что-то не припоминалось ему, чтобы жрица хоть за одну его предыдущую жену хлопотала.

— А не все! — осмелела. — Ребятенок она у тя еще неученый. Не дело-то такой-то ее кидать, а и не репей, чтоб отцепил и выкинул. Все ж кошак ты, а не кабан. Веток — то наломать, ума не надь, а ты хоть одно деревце посади, тады поглядим.

— Ты поучи еще, — кивнул, упреждающего взгляда не спуская.

— Ну и ай, — махнула ветками, встала. — Живи как хошь. Отродясь я в ваши дела не лезла, а тута жалость взяла — черна ж ведь девка, пришатал ты ее, болезную и вот такойной кинул. У мя вона Волчек у затона квартируется — животина, а за семью свою только подойди — порвет. Белуха-то занедужила, а ты поди ж ты, он кур ей таскать навадился, — ворча пошла к лесу. — Выходил ведь! От, я понимаю! Зверюшка малая, а души необъятной! — ветку, как палец выставила.

Дэйн вскочил:

— Чего городишь?

— Эт ты городишь, а я разгораживаю.

— Что с Дианой?!

— Эк, ты глянь на его! У меня про жену спрашиват! Нет, что твориться-то, а? — проворчала и скрылась за деревьями.

Монтрей на замок оглянулся, кинулся было — остановился. Пробежал, опять встал.

Ну, придет он и что получит? Порцию унижений, оскорблений, надуманных обвинений. Было уже, проходил, почти полгода "уродом" ходил и все слушал, как породой не вышел и что место его у ног высшей касты да как он должен быть благодарен, что грили его терпеть решилась.

Дэйн осел на траву: он не химера, он оборотень. Это не изменить. Диане придется принять это или… ему. Раньше ему в голову такое не приходило, что же случилось сейчас? Почему он кружит вокруг замка, как волк вокруг своего логова и никак не может уйти?

Наверное, пришло время изменить тактику. Нужно хотя бы попытаться жить иначе. В конце концов, он зверь лишь наполовину, как она наполовину человек. Он родился оборотнем и горд тем не меньше, чем она тем, что родилась химерой. Она должна понять, что у каждого есть свои особенности, но это не мешает быть вместе, понимать друг друга.

Дэйн качнул головой: в чем он убеждает себя? Все проще — он не хочет уходить, не может оставить ее, даже если она захочет, чтобы он исчез.

Это выше него и не объяснить, не перебороть. Диана как капкан для него и можно пытаться грызть железо, можно даже перегрызть себе лапу, но капкан все равно не отпустит, оставив след в памяти, в душе и на теле.

Мужчина горько усмехнулся: интересная история. Выходит, он попал в ту самую западню, что готовил своему врагу восемнадцать лет тому назад.

Видно от судьбы не уйти.

Удивительно, что совсем и не хочется.

Мужчина встал и, подняв руки к небу, обернулся на взлете орлом, полетел к замку.

Диана металась, пытаясь справиться с эмоциями, но получалось скверно. Молнии не летали, хотя все в замке ждали этого и были настороже, но девушка не зря заперлась в спальне и как могла, сдерживала себя. Она была уверена — сможет, ведь другие грили могут, а она не хуже, она тоже научится. И повода злиться нет, совсем нет.

Девушка сжала кулачки, сдерживая крик обиды и ярости и, увидела, что руки стали полупрозрачными и светятся голубоватым пламенем.

Ну и что? Сейчас все пройдет. Она не сердится, все хорошо. Нет повода так раскалятся. Дэйн?

Ооо!

Две молнии все же сорвались и ударили в стену, оставляя темный след на камнях.

Девушка немного испугалась и притихла:

— Спокойно, ничего страшного, — уверил саму себя. Но спокойствия хватило лишь на пару минут. — Господи, у меня нет даже служанки! Я вынуждена разговаривать со стенами! Ооо, не повод расстраиваться!

Из — за края постели осторожно высунулась сморщенная мордочка с лукавыми глазами.

— Гнол? — отпрянула Диана. Существо появилось на половину и закивало. Перебежало в угол комнаты и, сложив ручки на животе, опять закивало, строя смешные рожицы и дрожа. Стало ясно, что он боится ее не меньше, чем она его.

— Гнол, — кинула Диана, плюхнулась на стул. — Дожила — мое общество вредные, но безобидные существа. А больше поговорить не с кем. Хотя у меня есть муж, брат, представляешь?

Существо скрючилось, став маленьким — росточком с собаку, и закивало, чуть слышно чирикнув.

— Удивительно — понимаешь. Я признаться, ничего не понимаю, сумбур в голове, — сникла, задумчиво уставилось в окно. — Потерялась я: знаю одно, хочу другое, чувствую третье.

Гнол вытянул мордочку.

— Не понял, как это?

Гнол кивнул.

— Ну, вот пример: я замужем. Мой муж оборотень. Он был женат три раза, он убил мою мать. Жениться на мне он не хотел, я ему нужна не больше чем ты, ему нужны мои земли, о которых я ничего не знаю — ни где, ни что. Того больше, я вроде венчана с ним, но там, в мире людей, а здесь я неизвестно кто — то ли жена, то ли любовница, то ли игрушка. Это оскорбительно, это унизительно. Я не хочу так, а ему все равно — он ушел, поиграл и бросил. Могу я здесь оставаться после всего? Нет. Я должна что-то делать, минимум возненавидеть его… А я хочу его видеть. Мне тошно от понимания, что я привязалась к убийце, лжецу, оборотню, что просто использовал меня. Это ненормально, правда?

Существо развело ручками: кто ж его знает?

— Ну, хорошо, возьми моего отца. Вернее у меня два отца… Кому скажи… Мой родной отец Виктор Ноэ. Я никогда не видела его, он считает меня мертвой. Я хочу увидеть его, но внутри у меня ничего к нему нет. Вообще ничего — холод, пустота. А второй, который меня воспитывал — не родной, но по нему я скучаю. Он сбыл меня с рук, я тяготила его, но я не обижаюсь — мне хочется обнять его, — Диана шмыгнула носом, уставилась на гнола. — Что мне делать? Сантьяго считает, что нам нужно уехать. Он прав, по всем здравым размышлениям — прав… но я не могу. Если я уеду, а Дэйн вернется? Мне так хочется высказать ему все, что я думаю! — сжала кулачки и по ним пробежали тонкие голубоватые линии.

Существо же исчезло.

— Ну, вот, я напугала гнола, — расстроилась Диана. Теперь ей только и остается, что разговаривать со стенами.

Однако гнол появился вновь минут через десять, но уже внизу. Проявился из стены и заверещал, протягивая свиток. Гортран успел придержать руку Шантала, забрал кинжал. Вотан взял свиток, прочел начертанное и, не глядя, передал Сантьяго. Тот хмуро глянул на него, но послание взял.