Я благодарен вам за приглашение, но мой приезд во Флоренцию будет сейчас преждевременным. Давайте посмотрим сначала, что задумал Пьеро.

Передайте приветы моим кузенам — как хорошо, что они снова дома после стольких лет и мессер Якопо отомщен. Флоренция всегда была и навсегда останется нашим домом».

«Моим кузенам… Мессер Якопо отомщен».

Память вернула меня в далекое прошлое, к моей маме, которая стояла в соборе и, рыдая, рассказывала о смерти своего возлюбленного Джулиано, к той минуте, когда я смотрела снизу вверх на астролога, сидевшего в карете.

«В твоих звездах я разглядел акт насилия, который связан с твоим прошлым и будущим… То, что начали другие, должна завершить ты…»

— Тот, кто пишет письма… один из Пацци, — сказала я.

Леонардо умел скрывать свои эмоции. И все же когда я заговорила тем дождливым осенним днем, спустя два дня после обнаружения письма, то сразу разглядела, что ему не по себе.

Я добросовестно позировала, сидела на своем обычном месте, а он склонился над мольбертом. Перед началом сеанса я настояла на том, чтобы увидеть первые результаты. Черты моего лица были выписаны черным, линии смягчены мазками грязно-зеленоватой краски; под правой скулой и во впадинке правой щеки, под ноздрей, собрались тени. Я смотрела с портрета неприятно пустыми белыми глазницами. Волосы были выполнены ровным черным тоном. Я всегда носила их закрученными и заколотыми в прическу, обычно под вуалью, и теперь с удивлением увидела, что Леонардо в точности запомнил, как я выглядела много лет назад, когда явилась во дворец Медичи с распущенными по плечам волосами. На портрете они были чуть волнистыми, с намеком на локоны на самых концах.

Сегодня на маленьком столике были выставлены пять небольших оловянных плошек: одна с маслом для хранения кистей, одна с зеленоватой краской и три с различными оттенками серого цвета. Три последних цвета он наносил на доску точными и быстрыми мазками, создавая, как он сам выражался, «тени между тенями». Сначала шли темные тона, затем следовали менее интенсивные и, наконец, самые светлые, все это наносилось слой за слоем.

Я процитировала по памяти письмо от таинственного корреспондента Франческо. Я замерзла и дрожала, юбки на мне промокли от дождя, несмотря на то, что Салаи перед выходом завернул меня в черный плащ. В комнате было темно даже в полдень, хотя горевшая лампа отбрасывала на промасленную бумагу, закрывавшую окно, желтый свет. В камине горел огонь, но он все равно не мог рассеять ни холода, ни мрака. Чувствовалось приближение зимы.

Леонардо поднял на меня взгляд и задумчиво потер подбородок, словно там все еще росла борода.

— Не стоит делать выводы из прочитанного, — наконец произнес он, — это для вас опасно.

— Разве я ошибаюсь?

— Я так отвечу на ваш вопрос: это не важно. Важно лишь одно — ваша безопасность.

— Мне все равно, — ответила я. — Скоро вернется Пьеро. Он собирает армию. А когда он будет здесь, то все изменится.

— Возможно, он действительно собирается вернуться. А может быть, и нет… Вы, в самом деле, думаете, что он позволил бы клану Пацци разнюхать его планы? — Художник опустил руку, в которой держал кисть, и внимательно посмотрел на меня.

Он хотел еще что-то сказать, но я его опередила:

— Все это началось давным-давно, разве нет? При Лоренцо.

Леонардо заморгал, и я поняла, что он недоволен и старается сдержаться.

— Лоренцо совершил трагическую ошибку, дав волю своей ненависти, когда убили его брата. Последствия этой ошибки преследовали его перед смертью. И даже после его смерти они сказываются на его сыновьях. Вопрос в том, можно ли разорвать цепь насилия.

— Вы ведь знаете, кто я, — сказала я. — Вы сообщили об этом Лоренцо. В тот вечер во дворце Медичи, когда показывали мне скульптуру Джулиано, вы подали Лоренцо знак.

Леонардо вскинул брови.

— У вас чересчур острый глаз, мадонна.

— А… мой Джулиано знал?

— В то время, когда вы вышли за него, — нет, но… — Он оборвал себя на полуслове. — Вам следует соблюдать осторожность, не выказывать своих чувств. — Он вновь поднял кисть, а затем произнес очень тихо, словно обращаясь к самому себе: — Иногда я сожалею, что вы наткнулись на Салаи той ночью.

— Я буду, осторожна, меня не поймают.

— Может, и так. Теперь я понимаю, что вы столь же умны, как ваш отец. Слишком умны. И вновь я попрошу вас не раздумывать долго над тем, что узнаете. Иначе вас могут обнаружить, и это будет стоить вам жизни. Понятно?

— Я умею держать язык за зубами, — чуть резковато ответила я. — Сами говорите, что я умная. Никто меня не поймает. В конце концов, я живу с человеком, которого презираю, и он до сих пор не догадывается о моих чувствах.

— А вот я догадался. Я увидел это по вашему лицу, в каждом вашем жесте. Кто может поручиться, что и другие этого не заметили?

Я примолкла.

— Ну вот, все равно мрачные разговоры делу не помогут. — Он заговорил мягче: — И что хуже — из-за меня вы перестали улыбаться. Я знаю, что вы мудры и будете осторожны. Давайте поговорим о чем-то более веселом. Например, о вашем сыне. Уверен, он пошел в вас.

Его слова произвели нужное воздействие: я вспомнила Маттео и сразу смягчилась.

— Он растет не по дням, а по часам, — с гордостью заявила я. — И ползает так проворно, что я иногда бегом за ним не поспеваю. И он похож на меня. Темноглазый, с густыми длинными ресницами, полными губами, совсем как у его бабушки… Когда я смотрю на сына, то вижу, конечно, и его отца… у него такие же мягкие и курчавые волосы.

Леонардо оторвал взгляд от мольберта и едва заметно улыбнулся.

— А вы? — неожиданно спросила я.

— Что я?

— Когда вы смотрите на меня, то видите моего отца? Моего настоящего отца?

Леонардо помрачнел, я ничего не могла понять по его лицу. Наконец он ответил:

— Вижу. Но в большей степени я вижу вашу матушку. В вас та же легкая печаль, которую я заметил в ней, когда…

— Так когда? Вы встречались с ней не во дворце Медичи, а в другом месте?

Леонардо заморгал и потупился. Потом, глядя на портрет, а не на меня, ответил:

— Я встречался с ней вскоре после смерти Джулиано. В Санто-Спирито.

Я подалась вперед, заинтригованная.

— А что вы делали на другом берегу Арно? — Он пожал плечами.

— У меня были заказы по всему городу, во многих церквях. Я собирался поговорить с настоятелем-доминиканцем о росписи алтаря для одного придела…

— Она что, молилась, на мессе?

— Месса к тому времени закончилась, и она выходила из церкви. Мужа с ней не было, а была служанка…

— Дзалумма.

— Это у нее такие поразительные волосы? Мне тогда очень хотелось их нарисовать… Да, с ней была служанка. Ваша матушка как раз носила вас под сердцем.

Я слушала как завороженная.

— Как она выглядела?

— Она была очень красива. И сломлена, — тихо ответил он. — Сломлена, но в то же время в ней жила надежда. Думаю, вы давали ей силы жить дальше.

Я отвернулась к заклеенному бумагой окну, пропускавшему тусклый свет.

— Простите, — сказал Леонардо, снова взглянув на меня. — Я не хотел вас расстраивать.

Я пожала плечами, по-прежнему пялясь на окошко.

— Я все время спрашиваю себя, позволено ли ей было пойти на похороны Джулиано.

— Остановить ее было невозможно, — ответил художник с таким неожиданным жаром, что я невольно повернула голову и уставилась на него.

— Так вы видели ее там?

— Да, — ответил он и зарделся.

Я подумала об этих двоих, встретившихся у могилы Джулиано, — двух людях, любивших одного и того же мужчину, — и невольно задалась вопросом, а знала ли мама о чувствах Леонардо и вообще, говорили ли они об этом. Я хотела спросить еще кое о чем, но Леонардо осторожно вернул кисточку в плошку с маслом и вышел из-за мольберта.

— Прошел почти час. Я не осмеливаюсь задерживать вас долее, — твердо заявил он. — Мадонна, мне придется на какое-то время вернуться в Милан. У меня есть обязательства перед моим покровителем, герцогом, а еще я должен выполнить заказ: написать «Тайную вечерю» для трапезной…