Как только я погрузилась в воду по самую шею, моего лица нежно коснулся пар, его щедрое тепло проникло в самые кости. Я смотрела на свое покрасневшее тело и думала — как, наверное, подумал бы всякий ребенок на моем месте, — что сейчас оно растает, сольется с теплом. Я закрыла глаза в блаженстве и почувствовала, как моя кожа словно растворяется, и вот уже в воде ничего не осталось, кроме моего бьющегося сердца. Весь груз, вся тяжесть улетучились с паром в воздухе.

Я ожила. Я начала дышать.

То же самое со мной произошло теперь, рядом с Джулиано. Я почувствовала тепло, открытость. Гармонию. Я начала дышать.

— Леонардо собирается писать мой портрет или нет? — сонно спросила я, после того как мы утомили друг друга.

Мы лежали без одежд под тонкими простынями и алым покрывалом. День клонился к вечеру, и свет от угасающего солнца мягко струился сквозь ставни.

Естественность всего произошедшего поразила меня. Я ожидала, что мне понадобятся точные наставления, я ожидала, что окажусь неловкой, но уверенность Джулиано и мои собственные инстинкты помогли благополучно все завершить. Когда все было кончено, мне вдруг стало холодно, и, к моему смущению, Джулиано позвал слугу разжечь огонь в камине. Я сидела, укутавшись и не шевелилась, пока слуга не ушел. Только тогда Джулиано сумел уговорить меня вернуться в его объятия.

— Твой портрет? — Джулиано облегченно вздохнул. — Да, конечно. Отец его заказывал. Леонардо очень необязателен, знаешь ли. Большую часть заказов, оплаченных отцом, он так и не закончил, но… — Он озорно улыбнулся, глядя на меня. — Я потребую у него портрет. Буду жечь ему пятки огнем. Прикажу заковать его цепями в студии и не отпускать до тех пор, пока портрет не будет готов! Твой образ должен быть со мной навеки.

Я захихикала.

Джулиано воспользовался этим веселым моментом, чтобы заговорить о другом:

— Я велел одному из наших лучших посланников посетить мессера Антонио.

Я сразу напряглась.

— Ему не удастся урезонить отца. — Джулиано слегка дотронулся до кончика моего носа, словно стараясь отвлечь меня от дурных мыслей.

— Я знаю, я говорил с ним. Сегодня он слишком расстроен. Он испытал потрясение и боль. Дай ему время. Мой человек подождет несколько дней, а до тех пор мы последим за твоим отцом на всякий случай, чтобы он не наделал необдуманных поступков.

«Шпионы», — поняла я, испытывая неприятное чувство. Кто-то устроит засаду возле отцовского дома, примется наблюдать и сообщать Джулиано о каждом шаге отца. Я встревожилась, но в то же время испытала облегчение. Отец хотя бы не сможет броситься в Арно — ему помешают.

— Человек, которому я доверил это дело, пожилой добропорядочный христианин, он будет обращаться с мессером Антонио очень уважительно. С моей стороны было глупо рассчитывать, что твоего отца можно соблазнить деньгами или землей, он человек с характером. И хотя я не разделяю его любви к фра Джироламо, я понимаю, он должен быть уверен, что ты вышла за достойного, благочестивого человека, что не погрязнешь в порочной роскоши, а посвятишь себя Богу и своему мужу. К тому же, Лиза, — добавил Джулиано серьезно, повернув ко мне лицо: моя голова как раз лежала у него на плече, — я верю в Бога и в необходимость быть честным. Если твой отец потребует, чтобы мы посещали проповеди фра Джироламо, я так и сделаю.

Его искренность тронула меня, но, выслушав последние слова, я фыркнула.

— Значит, будешь ходить туда один, — пробормотала я, хотя его заверения дали мне надежду.

Если Джулиано готов был усмирить гордость и покорно выслушивать проповеди своего смертельного врага, то это, безусловно, произвело бы впечатление на отца… да и на всю Флоренцию.

Мой взгляд невольно обратился на две живописные панели, закрывшие всю стену напротив. До этой минуты я ничего не замечала, кроме расплывчатых разноцветных пятен, и только сейчас поняла, что там изображалась яростная битва. Я увидела всадника, проткнутого насквозь острым копьем, поднявшим его из седла; среди шлемов и щитов валялись поверженные воины и лошади. Жуткая сцена хаоса, смятения и ярости. Я приподняла голову с плеча Джулиано и нахмурилась.

— Этот триптих заказал твой отец?

— Вообще-то нет, — с улыбкой ответил Джулиано. — Он приобрел его в счет долга. Это произведение Уччелло «Битва при Сан-Романо», в которой сто лет тому назад Флоренция победила Сиену.

— Здесь столько жестокости… Это первое, что видел Лоренцо по утрам и последнее перед сном. Зачем было вешать в спальне произведение, вызывающее неприятные эмоции?

Джулиано, необычайно оживившись, вылез голым из постели и подошел к центральной панели.

— Отец любил это произведение не за жестокость, а за увековечение мужества, проявленного капитаном Николо да Толентино. Он был величайший герой. Видишь? В самом центре идет в атаку. — Он указал на всадника, единственного воина без шлема, который на переднем плане нацелился копьем прямо в сердце противника. — Он не ведает страха. Несмотря на огромную армию, против которой выступает, он уверен в успехе. А вот великолепный пример нового приема — перспективы. Посмотри сюда. — Джулиано замерил фигурку одного из павших воинов большим и указательным пальцами. — И обрати внимание, насколько мал этот человечек по сравнению с фигурой капитана.

Я пригляделась повнимательнее. Павший воин был во много раз меньше изображения да Толентино.

— Совсем коротышка! — рассмеялась я. — Но в этом есть смысл. Когда смотришь на лежащие фигуры, то они кажутся короче, чем есть на самом деле. А посмотри вот сюда. Видишь, какие маленькие эти люди? Это специально сделано, чтобы казалось, будто они совсем далеко.

Джулиано заулыбался, оставшись доволен.

— Не будь ты женщиной, я бы посоветовал тебе стать художником! Даже не знал, что ты такая умная. Да, именно в этом состоит волшебство перспективы. А Уччелло одним из первых применил этот прием. Отец всегда подмечал такие вещи. Жаль, что Пьеро и Джованни ничего не смыслят в окружающих их поразительных произведениях искусства.

Я тоже улыбнулась.

— Отец, должно быть, очень тебя любил, раз научил подобным вещам. — Я подумала о Лоренцо, больном и окруженном врагами, который черпал мужество, глядя на изображение давным-давно погибшего воина.

Джулиано кивнул, став немного серьезнее.

— Из всего семейства я понимал его лучше всех, а он понимал меня. Пьеро больше похож на мать, а Джованни…— Он коротко хохотнул. — Даже не знаю, в кого он уродился. Наверное, в нашего прадедушку Козимо. Он знает, как себя подать.

Сгустились сумерки. Джулиано зажег пару свечей от пламени камина, затем вернулся в кровать и устроился рядом со мной, вздохнув от приятной усталости.

— Зачем «плаксы» хотят, объединившись с герцогом Миланским, отобрать у Пьеро власть? — тихо спросила я.

У Джулиано сразу изменилось настроение. Он подкатился ко мне и подпер голову рукой, его лицо оказалось в тени.

— Сам точно не знаю, — ответил он. — Знаю только, что они хотят изгнать нашу семью. Отец совершил много неразумных, даже незаконных поступков. Чтобы купить кардинальскую должность для Джованни, он воспользовался городской Кассой приданого[16]. А в молодые годы безжалостно расправлялся со своими врагами. Он готов был пойти на все, лишь бы защитить семью. У многих людей, многих семейств и кланов найдутся причины его ненавидеть. Но у него была сверхъестественная способность защищаться, делать из людей союзников, он знал — особенно в последние годы жизни, — когда лучше уступить, а когда просто не обращать внимания на угрозы и брань. — Джулиано помолчал. — Мои братья, Пьеро и Джованни… по-своему умны, но до отца им далеко. Они не понимают важности того, каким тебя должен воспринимать народ. Они не знают, что нужно держаться… скромно. А Пьеро получает противоречивые советы, а потому часто теряется и вообще ничего не предпринимает. Я сказал ему, чтобы он отправлялся в Сарцану — как когда-то отец ездил к королю Фердинанду в надежде предотвратить войну. Но я хотел поехать вместе с ним. «Не слушай своих советников, — говорил я. — Позволь мне тебя направить». Но ему захотелось доказать, что он справится самостоятельно, без моей помощи. А ведь это… в общем, отец никогда не делал секрета из того, что я его любимец. И он всегда повторял Пьеро, что, когда, наконец, тот возглавит семейство, ему не следует ничего предпринимать, не посоветовавшись со мной. А в Пьеро всегда жила ревность. Я не виню его, но… — Джулиано покачал головой. — Он совершил ошибку, отдав Сарцану и две другие цитадели. Я знаю Пьеро. Он не может решить, кого ему слушать, поэтому, в конце концов, не стал следовать чьим-либо советам и поступил по собственному усмотрению. В результате синьория теперь негодует и посылает фра Джироламо на переговоры с французским королем. Все запуталось. Мне остается надеяться, что Пьеро все-таки прислушается ко мне и поймет, как лучше всего выйти из этого положения. Я видела, что Джулиано расстроен. В нем сочетались быстрый ум Лоренцо и добрый нрав его тезки-дядюшки. По прихоти судьбы он не был первенцем, а потому лишился поста, для которого был рожден, — и по этой же причине Флоренция могла быть потеряна.