– Дорогая, я минут на пять вас покину. Настенька, я скоро приду, не волнуйся!

Я встал – надо было прямо сейчас озадачить Татьяну: не случалось ли три дня назад чего-нибудь не совсем обычного? И сказать, что ее Леночке придется ехать домой с кем-то, а мама будет совещаться со мной и Рексом.

Уходя, я посмотрел на кошака. Или мне показалось, или он действительно понял, куда и зачем я иду. Во всяком случае, он муркнул что-то явно одобрительное.

Праздник прошел весело. Под конец начались танцы. Меня бы не удивило, если бы вдруг и Рекс принял участие в них, но он спокойно сидел на своей табуретке. Правильно, а то как бы не затоптали… После праздника мы с Татьяной, Мари, Настенькой и Рексом прошли в рабочий кабинет.

Там люди расселись вокруг стола, а Рекс – на коленях у дочери. Я подумал и обратился прямо к кошаку:

– Рекс, как ты считаешь, у нас тут все хорошо?

– Нехорошо! – сразу ответила Настя.

– А что у нас плохо, он может сказать?

Дочь слушала кошака примерно минуту, а потом заявила:

– Плохая тетя!

– Показать сможешь? – обратился я напрямую к коту.

Рекс кивнул.

Татьяна сняла трубку и велела срочно прибыть сюда дежурной тройке.

Я тем временем продолжал:

– Не мне показать, а хорошей тете?

Рекс снова кивнул. Тем временем дежурная тройка уже зашла в кабинет. Она состояла из двух довольно миловидных девушек и здоровенной бабищи. Я знал эту Танечкину сотрудницу, про нее говорили, что она может согнуть лом или убить кулаком быка.

– Сейчас покажешь? – спросил я кошака.

Вместо ответа тот подошел к силачихе и мяукнул. Та наклонилась, чтобы взять его на руки, но он вдруг ловко запрыгнул ей за пазуху. При размерах бюста данной фрейлины наличие там еще и мелкого кошака не бросалось в глаза совершенно. Татьяна вопросительно поглядела на меня.

– Идите, – разрешил я. – Только… Кота в случае чего защищать, как меня.

– Ясно, шеф, – кивнула Танечка, и четверка дам покинула кабинет.

Через полчаса вернулась Татьяна с Рексом на руках.

– Все в порядке, – сказала она, передавая кота Настеньке, – взяли, сейчас везут в Гатчину. Дело очень серьезное, так что…

Она вопросительно поглядела на Мари.

– Да что уж там, я понимаю, пусть идет…

По дороге в Гатчину Татьяна объяснила:

– Полет лейтенанта Конькова вы еще не забыли? Так вот, у него была невеста. Которая, кстати, в момент дорожного происшествия находилась именно в Москве… А когда с ней начали беседовать, после первых вопросов она впала в истерику, вскоре перешедшую в нервную горячку, как сказали эскулапы. И умерла к вечеру… Мы начали копать и выяснили, что с начала века и до четвертого года в Москве функционировал какой-то мистический салон восточной направленности. Заправлял там азиат, по непроверенным данным, его фамилия Бадмаев. И эта невеста неоднократно была замечена в том салоне.

– Ч-черт! И как же это я про него не вспомнил? Давно пора было присмотреться.

Татьяна никак не прореагировала, она уже привыкла, что я могу знать что угодно. И продолжила:

– Со второй половины четвертого года Бадмаев исчез, салон распался. Но одна из его учениц недавно обнаружилась в Гатчине. Попытались побеседовать – то же самое, истерика, горячка, смерть. Но эту Ли-старший почти спас какими-то своими иголками. Так вот, он сказал, что это какая-то китайская методика гипноза, про которую он знает, но сам ей не владеет. А сейчас – абсолютно те же симптомы. Я уже велела выяснить насчет причастности данной фрейлины к той секте, а пока пусть ей оба Ли занимаются, может, что получится.

До вечера я просидел на узле связи, вникая в происходящее на Дальнем Востоке. Первый день войны не принес никаких неожиданностей, кроме разве что несколько меньшего, чем предполагалось, расхода патронов. Китайцы атаковали укрепрайон в лоб, даже не пытаясь нащупать слабые места в обороне, да к тому же шли на нас в основном компактной толпой. А где-то в пол-одиннадцатого Танечка сообщила мне, что и эта задержанная умерла, несмотря на усилия наших китайцев. Записи ее предсмертного бреда сейчас изучаются. Дано распоряжение об активном сборе любых сведений касательно Бадмаева.

– Да, – вспомнил я, – поищите кого-нибудь, кто помнит аферу конца девяностых годов, это когда на изучение чего-то там в Тибете Бадмаеву было выделено три миллиона рублей. Не верится мне как-то, что такая сумма могла пройти мимо Витте… И продумайте, как устроить всему персоналу сначала Зимнего, а потом Гатчинского дворцов собеседование с Рексом. Группами, по одному слишком долго будет. И что там с записями?

– Их сейчас изучают господа Ли. Пока почти ничего интересного, кроме… – Татьяна достала из папки листочек и прочитала: – Бляо хунь вынь! Вроде так. Старший Ли утверждает, это фраза подчинения. Поподробнее он сам вам объяснит, когда закончит.

– Ну в общих чертах я это себе и без него представляю. Значит, вот какой нам еще головной боли добавилось…

– Шеф, в порядке небольшого отвлечения, – улыбнулась Татьяна. – Вы не обращали внимания, что Питер на вас благотворно влияет? В Георгиевске вы обычно называли всякие затруднения словом «геморрой». А тут, пожалуйста – «головная боль».

– Вам же хуже, – пожал плечами я, – раньше, если я давал совсем уж дурацкое указание, у вас хоть сомнения могли быть, каким местом шеф думал. А теперь все ясно, головой! Ладно, а предыдущая закодированная покойница чем занималась в Гатчине?

– На нее обратили внимание, когда она пыталась познакомиться с одним молодым пилотом, – пояснила Татьяна, – причем активно пыталась. А учитывая, что она даже на вид была старше его, как-то это выглядело не очень случайно. Сначала мы допускали, что ушлая девица просто хочет окрутить молодого и неопытного парня, это ведь тоже не приветствуется в отношении ваших летчиков, ну а потом начали проявляться подробности.

– Что за летчик?

– Сейчас… – снова полезла в свою папку дама. – Константин Арцеулов, полгода назад с отличием закончил Гатчинскую летную школу, сейчас служит пилотом развозного «Тузика» на правительственном аэродроме. От большинства летчиков отличается крайней аккуратностью и педантичностью. После соответствующего налета и проверок может быть рекомендован на правительственные машины.

– А рисованием этот Арцеулов случайно не увлекается?

– Да, он отлично рисует. Его последняя акварель даже приобретена для ее величества вашей племянницы. Так вы, значит, тоже обратили на него внимание?

– И довольно давно, – ответил чистую правду я. – Очень перспективный молодой человек, спасибо, что напомнили про него. Ладно, вернемся к Бадмаеву. У него должен быть племянник. Не уверен, что он в курсе дядиных дел, но поинтересоваться им надо.

– Уже поинтересовались. Врач, живет в дядином доме на Поклонной горе, это даже скорее небольшая усадьба. В данный момент по каким-то делам он находится в Тверской губернии, сейчас выясняем, где именно и зачем.

– Хорошо. И не затягивайте, пожалуйста, с массовой проверкой при помощи Рекса.

– Бедный котик! Кстати, а ведь он уже взрослый, ему больше двух лет. И, если уж он представляет такую большую ценность, не подумать ли насчет котят от него?

– Да думал я, даже своих московских кошек сюда привозил, но он как-то отнесся к ним без особого интереса.

– А он очень разборчивый. Ему нравятся небольшие кошечки равномерного серого окраса, с короткой шерстью, но все-таки не как у него, а чуть подлиннее.

– Это он что, вам сам сказал?

– Зря удивляетесь, он может. Но это мне моя дочка про него рассказала, а я, когда сегодня его несла, описала ему такую кошку и почувствовала в ответ полное одобрение.

– Интересно, чего же он мне тогда ничего не говорил – стеснялся, что ли? Ладно, значит, нужна небольшая, серая, с короткой шерстью… В общем, если такую увидите, тащите ее сюда. То есть я даже знать не хочу, какая импортная порода соответствует этим признакам – подруга нашего Рекса должна быть русской и из самой глубины народа! Ну и я кого-нибудь озадачу этой проблемой.