— Отец, сюда, скорее! Спаси же меня, я погибаю!..

Даже другой, короткий вопль, донесшийся до его слуха, не остановил аквилонского правителя. Как и необъяснимая странность — по мере его движения голос сына не удалялся и не приближался, принц словно постоянно находился где-то почти совсем рядом.

Так он достиг Белой башни, сооружения, значительно возвышающегося над дворцом и служившего сторожевым постом, а также местом казни — с нее, согласно легендам, прежде, очень давно, сбрасывали преступников из числа придворных вельмож, уличенных в предательстве по отношению к трону, — и начал бегом подниматься по винтовой лестнице, ведущей на самый верх.

— Остановись!

Прямо перед собой Конан увидел женщину в белых одеждах, стоящую на несколько ступеней выше, чем он сам; тонкое нежное лицо ее казалось очень печальным и изможденным.

— Прочь с дороги, кто бы ты ни была, — крикнул варвар, готовый оттолкнуть ее и продолжать свой путь, — там мой сын!

— Конан… там никого нет, — покачала головой женщина, — Твой сын в безопасности, это всего лишь морок, колдовское помрачение, заставившее тебя поверить в несуществующее.

— Нет? — недоверчиво переспросил киммериец, внимательно вслушиваясь — но голос Копна больше не звал его. — Но как же… а ты кто такая? Почему я должен верить тебе, а не…

— Потому что я хочу спасти твою жизнь, — отозвалась она. — Мое имя Гэлинор. Я — последняя королева Мессантии и супруга несчастного Треворуса, нынче ночью последовавшего за мною в царство теней.

— Ты лжешь, — не вполне уверенно сказал киммериец. — Гэлинор скончалась при родах десять зим назад, а с Треворусом я сам разговаривал не далее как пару дней назад, и он был вполне жив.

— Дотронься до меня, — велела женщина. Конан протянул к ней руку, которая прошла сквозь бесплотное тело, как сквозь прохладный сгусток тумана.

— Теперь ты веришь? — спросила Гэлинор. — Иди за мной, тебе следует еще кое-что увидеть.

Она повернулась и принялась подниматься, пока не оказалась на узкой открытой галерее Белой башни. Если смотреть снизу, это сооружение не представлялось таким высоким, здесь же впечатление было совсем иным.

От жестокого пронзительного ветра, ударившего в лицо, едва Конан, вслед за Гэлинор, ступил на галерею, он едва не потерял равновесие и отшатнулся от низеньких каменных зубцов на самом краю, которые никак не смогли бы предотвратить падение.

— Если бы я тебя не остановила, — прошелестел голос Гэлинор, — ты бросился бы сюда на голос сына и сорвался вниз, следуя за тем, что лишь кажется. Я понимаю, что двигало тобой, ведь у меня тоже есть дети. Ради них я пришла на помощь тебе, ибо ты способен спасти моих сыновей. Ведь теперь, когда Треворус погиб, его власть, пусть столь же призрачная, как мой облик, больше не защитит их. Раммар не допустит, чтобы они заняли место их отца, и только ты сможешь за них вступиться, Конан. Ради того, что я ныне сделала для тебя, обещай, что не оставишь их.

— Гэлинор…

— Обещай мне, — настойчиво, отчаянно потребовал призрак.

— Клянусь сделать для них все, что будет в моих силах, — проговорил киммериец. — Но кто пытался завлечь меня сюда и погубить?

— Дух, с которым сейчас сражаются двое, которые тебе дороги, — отозвалась Гэлинор, — чтобы ты не смог вмешаться в его действия. Теперь иди назад, и поторопись. Прощай.

Конан обернулся к маленькой двери, через которую вышел на галерею — она по-прежнему оставалась распахнутой. «Двое, которые тебе дороги»? Кого имела в виду мертвая королева? Ринальд и Лю Шен… Конечно же, он ведь должен был дождаться их возвращения, а вместо этого поддался искушению и покинул свой пост!

— Гэлинор? — Конан хотел еще раз увиден, ее, но женщины уже не было — она исчезла, как сметенное ураганом облако.

Не раздумывая, киммериец бросился но лестнице вниз, надеясь успеть возвратиться прежде, чем произойдет непоправимое.

Теперь и вторая жертва, еще одно животное, необходимое для совершения таинства, было у Нагуда в руках. Он ничуть не колебался в выборе, кого из двоих, мужчину или женщину, отдать Тета-н'киси — конечно, женщину. А этот будет смотреть, как она умирает, не в состоянии вмешаться и защитить ее, и лишь потом настанет его черед, ибо он покусился на священный Цветок и тем самым приговорил себя к мучительной смерти.

Впрочем, Нагуд знал то, о чем Ринальд понятия не имел: если корни остались целы, а для них и огонь не страшен, Эулиара сможет восстановиться, хотя и очень нескоро.

…Нагуд мысленно воззвал к своему Тата-н'киси, произнося слова древнего заклятия, парализующего волю врага. Теперь Ринальд шел, как во сне, даже не пытаясь сопротивляться — он прекрасно все понимал, но не мог ничего сделать.

Нагуд не спешил. Ему следовало быть очень внимательным и не нарушать последовательность действий, а неловкое, неуклюжее распадающееся тело было таким несовершенным орудием! Ну, ничего, скоро оно станет даже лучше, чем было прежде.

Лэрд испытывал невероятные ощущения… физически он был свободен, то есть не связан и не в оковах, но при этом мозг больше не руководил его действиями, которыми управляла теперь иная, внешняя, чужая, враждебная сила.

Майомбе и другие Посвященные его уровня в Куше таким образом держали в повиновении сотни рабов и воинов, но Нагуд — пока — находился только на первых, более низких ступенях Знания, и его способности столь широко не простирались.

Он не мог долго удерживать в полном повиновении сознание другого человека, все равно как людям трудно одновременно писать двумя руками, а тем более испытывал сложности, если приходилось следить за несколькими сразу или на большом расстоянии, превышающем поле зрения. Может, потому что он был усердным и преданным учеником Майомбе, но лишенным искры истинного таланта к колдовству. Так представление об основах стихосложения еще не делает человека поэтом. Впрочем, переживать по такому поводу он не собирался. Во всяком случае, не сейчас.

Нагуд взглянул на давно погасший факел на стене, и тот немедленно загорелся. Это было простое колдовство, вполне доступное ему. Самому Нагуду свет был не нужен, однако он желал, чтобы Ринальд и Лю Шен как можно лучше видели все, что должно произойти, а потому сразу же заставил гореть и второй факел на противоположной стене, так что теперь потрясенному взору лэрда предстала полная картина готовящегося продолжения кошмара.

Он увидел сводчатый потолок и покрытые плесенью стены, углубление, выдолбленное в полу, над которым была установлена решетка с толстыми, кое-где проржавевшими прутьями, и вдруг отчетливо понял, что это не ржавчина, а потоки засохшей крови.

В углу лежало раздувшееся мертвое тело с разрубленной головой, а в другом, скорчившись, обхватив руками колени и низко опустив голову, сидела женщина, лица которой он пока не мог разглядеть из-за скрывавших его длинных распущенных волос.

Но вот Нагуд подошел к ней и заставил подняться, рывком поставив на ноги. Лэрд узнал Дэйну.

— Мертвы, все до единого мертвы, — пробормотала она, остановив взгляд на Ринальде, — и ты тоже… теперь я поняла… ты вернулся и привел с собою демонов из преисподней, чтобы погубить меня…

«Да нет же, я жив», — хотел воскликнуть рыцарь, но вместо слов из его рта вырвалось лишь нечленораздельное мычание — ни говорить, ни двигаться Ринальд не мог, так же как и объяснить свое состояние метнувшейся к нему Лю Шен.

— Что с тобой? — спросила она. — Ответь же мне, скажи что-нибудь!

Если бы это было в его силах!

Он слышал нечеловеческий крик Дэйны, которую Нагул швырнул на решетку, притянув се руки и ноги к прутьям прочными кожаными ремнями, видел тускло блеснувшую сталь похожего на охотничий ножа, какими обычно освежевывают туши подстреленных животных, и как Нагуд с заметным усилием сдвинул чугунную крышку, закрывавшую то, что находилось в углублении в полу, от чего смрад еще больше усилился…

— Нет, — крикнула Лю Шен, бросаясь к решетке.