Образ Дэйны отчетливо возник перед внутренним взором девушки.
Да, эта гордая красавица кого угодно может свести с ума, а ведь Ринальд, насколько Лю Шен было известно, в свое время мечтал видеть ее своей женой, он делил ложе с нею, она безраздельно владела тем, о чем кхитаянка могла только грезить! И теперь он готов забыть о ее вероломстве и идет на все, лишь бы сохранить жизнь той, что так ему дорога и так желанна. Жгучая ненависть к сопернице охватила Лю Шен.
До сего момента чувство ревности было ей совершенно незнакомо, и она не знала названия тому, что ощущала теперь. Но не зря ведь Ринальд носил медальон с портретом Дэйны, как драгоценный талисман, возле самого сердца… Неужели все мужчины таковы, что главным для них всегда остается лишь внешнее совершенство? Конечно, ей, Лю Шен, в этом смысле никогда не сравниться с Дэйной! Но, захлебываясь отчаяние, подумала она, чего же я хочу?
Даже если бы ничто не стояло между нами, кто угодно, только не я, могла бы стать женой Ринальда. Не я, потому что наши боги проклянут, в этом случае, не только меня, но и его тоже. Как дорогой отец проклял нашу любовь с Имогеном, и мой муж покинул меня.
То же случится и с Ринальдом, если я снова посмею нарушить древний закон…
Кхитайские боги жестоки более аквилонских. Они не терпят измены установленным ими обычаям.
— Лю Шен, ты меня не слышишь? — обратилась к ней Ив.
Девушка вздрогнула.
— Прости, я задумалась и, кажется, пропустила нечто важное.
— Еще бы не важное. Повторяю для «задумчивых»: твой господин не может явиться во дворец и уничтожить цветок, он даже приближаться к нему не должен, эта ядовитая пакость убьет его. Один раз такое едва не случилось, в ту ночь, когда погиб Рестан, и снова испытывать судьбу просто глупо.
— Она права, — с некоторым смущением подтвердил Конан. — Похоже, цветок слишком сильно на меня влияет. Нет, подумать только — я, способный одержать верх почти над любым человеком или чудовищем, бессилен перед какой-то жалкой травой!
— У каждого есть свое слабое место, — успокоила его Ив. — Никто не сомневается в твоей силе и мужестве. Но не в этом случае. Поэтому, Лю Шен, идти придется тебе и Ринальду. На вас Эулиара столь страшно и быстро не действует.
— Я готова, — произнесла девушка. — А как мы туда попадем?
— Полагаю, примерно тем же путем, каким мне удалось выбраться, — вступил в разговор Ринальд. — Я все объясню подробно. Но мы отправимся во дворец не ранее завтрашней ночи.
— Почему ты считаешь, что следует ждать? — спросила Лю Шен.
— Потому что прежде хочу разобраться с Эвером, — ответил рыцарь. — Не сомневаюсь: после того, как ты дала понять Дэйне, что узнала ее, эти двое постараются исчезнуть из Мессантии. Ищи потом ветра в поле.
— Верно, — согласился Копан. — Тебе известно, где их можно найти?
— Да, — подтвердил рыцарь.
Он знал за собой это свойство: способность довольно долго колебаться, не в силах решиться на некий важный шаг, продумывать множество вариантов и так ни к чему и не приходить… но уж если наконец решение принято, свернуть Ринальда с пути оказывалось практически невозможно.
Основу его натуры, пожалуй, и составляло парадоксальное сочетание склонности к бесконечным сомнениям и бешеного упрямства. В данный момент он определенно знал, что намерен сделать, и ему хотелось это немедленно осуществить. Конан отлично понимал его состояние.
— Пойдем, лэрд, — бросил он, поднимаясь.
Если в первый раз Ринальд проник в сад возле дома Дэйны как вор, стараясь остаться незаметным, то теперь ситуация совершенно изменилась. Привратник было попытался произнести нечто вроде того, что «господин и госпожа сегодня не принимают», но на Конана это не произвело впечатления.
— Лучше пропусти, — посоветовал он. — У нас нет ни времени, ни желания пререкаться.
— Эта земля находится под личной защитой короля Треворуса, — возразил привратник. — У нас имеется охранная грамота. Вторжение сюда приравнивается к государственному преступлению.
— Ага, мы поняли, — кивнул киммериец. — Ну тогда сбегай позови охрану, а мы поговорим со здешним хозяином, — с этими словами он, не церемонясь, отодвинул привратника и вошел, быстро двигаясь в сторону дома.
Как ни странно, никаких препятствий на пути не возникло, если не считать дворецкого, с которым разговор был еще более кратким и доходчивым.
— Быстрее, — бросил Конан Ринальду. — Они нас не ждут.
Он стремительно шел вперед, на ходу отбиваясь от слуг, большинство коих, впрочем, предпочитали не вмешиваться (и правильно делали).
Впечатление, произведенное на Эвера появлением Конана, было неописуемым. Он застыл на месте, не веря своим глазам, сотрясаемый дрожью ужаса.
— Если не ошибаюсь, это ты — наследник аквилонского престола? — спросил киммериец, сверху вниз глядя на него.
— Я герцог Ровар из Гандерланда, — промямлил тот. — Здесь какая-то ошибка…
— Назваться можно как угодно. Больше двадцати зим назад я убил твоего отца Нумедидеса. Ты похож на него.
— Я не законный сын Нумедидеса, и…
— Зато я законный правитель Аквилонии и хочу это доказать.
— Но я не оспариваю твоих прав, — взвизгнул Эвер.
— Конечно нет. Именно поэтому ты послал своего бойца убить меня.
Конан заметил, что здесь, похоже, до него и Ринальда успел побывать кто-то еще. Помещение, в котором он разговаривал с Эвером, выглядело как после побоища: перевернутая и разбитая мебель, разорванные гобелены на стенах, осколки мраморных скульптур и фарфора, хрустевшие пол ногами. Жалкое человеческое отродье с прыгающими губами, именуемое Эвером, между тем успело все-таки собрать остатки достоинства, вероятно, случайно вспомнив, что родилось мужчиной.
— Я действовал по закону, послав тебе вызов, — проговорил он. — Мой боец сражался и проиграл. После этого у меня нет оснований настаивать на своих правах: наш спор разрешился в поединке, чего же тебе еще от меня нужно, скажи?
— В поединке чести в живых может остаться только один из противников, — пожал плечами Конан. — Поэтому я не считаю, что в нашем споре поставлена точка. По одной земле я с тобой ходить не намерен. Ты можешь выбрать любое оружие…
Для Эвера не было существенной разницы, сражаться на мечах, ножах, шпагах или врукопашную: увы, он не владел никаким оружием и против Конана не имел ни единого шанса уцелеть. Все равно что с голыми руками идти на медведя.
— Мне все равно, — произнес Эвер, что было чистой правдой.
— Раз ты не можешь ни на что решиться, оставим выбор за моим человеком, — сказал Копан, — ибо в этот раз я использую свое право выставить собственного бойца. Рыцарь Ринальд Руфус Улл Камиль, подойди.
До сих пор лэрд терпеливо ждал, когда Конан позовет его, и только теперь переступил порог, холодно глядя на Эвера.
— Я здесь, господин.
— Как… Ринальд? — Сюрпризы для Эвера, похоже, не закончились. — Какими судьбами? — Изобрести более глупый вопрос, пожалуй, было бы сложно.
— Ты меня рано похоронил, — невозмутимо произнес лэрд, — прихватив с собою в Аргос все мое состояние, а мне на память о себе оставив только вот это, — он расстегнул рубашку, обнажая грудь.
— Ужасно, — выдавил Эвер. — Но ты сам вызвался сражаться, а на турнире, естественно, убивают. Что касается твоих денег, то мы думали, ты погиб, и они тебе не нужны. Я не понимаю, на что ты обижаешься? Вроде бы ты неплохо устроился, раз теперь служишь аквилонскому королю.
Красная пелена гнева ослепила Ринальда — этот человек даже в толк не мог взять, на что можно «обижаться» после того, как тебя предали! Впрочем, Эвер отродясь не отличался ни сообразительностью, ни обыкновенной тактичностью.
— Спокойнее, — тихо сказал Конан, сжав руку лэрда повыше локтя. — Не теряй хладнокровия, собственная горячность — твой главный враг.
— Я пришел не за тем, чтобы с тобой препираться, Эвер, — произнес рыцарь. — Мой господин бросил тебе вызов, ты слышал?
— Да, но вызов вовсе не обязательно принимать. Я могу отказаться от боя. И что, благородный рыцарь Ринальд, ты тогда станешь делать? Разве честь позволит тебе напасть на безоружного?
