– Мне он надоел. Слишком много новых лиц. Не то, что раньше.
– Кое у кого неважное настроение, – определила Карен.
– Неужели? У кого?
Шиффер, ее рекламный агент, стилисты и визажисты поехали вниз и разместились в ожидавшем их у подъезда лимузине. Карен открыла сумку, достала ежедневник и стала просматривать записи.
– В Letterman’s подтвердили вторник, Michael Kors прислал вам на примерку три платья. Помощники Мерил Стрип спрашивают, будете ли вы на поэтическом вечере двадцать второго апреля. По-моему, это заманчиво: во-первых, Мерил, во-вторых, высокий класс. В среду у вас эфир в час дня, поэтому я назначила фотосессию журнала Marie Clairе на шесть утра, чтобы с этим покончить: их репортер придет вас интервьюировать в четверг. В пятницу вечером приезжает президент Boucheron, он уже пригласил вас на небольшой прием в двадцать ноль-ноль. Думаю, вам надо принять это приглашение – вреда не будет, к тому же они могут использовать вас в рекламной кампании. Днем в субботу телеканал хочет снимать рекламные ролики. Я пытаюсь перенести это на вторую половину дня, чтобы вы успели выспаться.
– Спасибо, – сказала Шиффер.
– Как насчет Мерил?
– Это еще когда будет! Я пока не знаю, доживу ли до двадцать второго апреля.
– Значит, приглашение принято, – решила Карен.
Визажист приготовила тюбик блеска для губ, и Шиффер подалась вперед, подставляя ей губы. Поворот головы – и стилист распушил ей волосы и брызнул на них лаком.
– Как называется эта организация? – спросила у Карен Шиффер.
– Международный совет модельеров обуви, ICSD. Деньги пойдут в пенсионный фонд работников обувной промышленности. Вы вручаете премию Christian Louboutin и сидите за его столиком. Ваши реплики выводятся на телесуфлер. Хотите заранее их проверить?
– Не хочу, – отрезала Шиффер.
Лимузин свернул на Сорок вторую улицу.
– Подъезжает Шиффер Даймонд, – сообщила Карен кому-то по телефону. – Осталась одна минута.
Она убрала телефон и посмотрела на вереницу лимузинов, на фотографов, на толпу зевак, облепивших полицейское заграждение.
– Всеобщая любовь к обуви! – проговорила она, качая головой.
– Билли Личфилд здесь? – спросила Шиффер.
– Сейчас выясню, – ответила Карен и, опять вооружившись сотовым телефоном, воспользовалась им как рацией. – Билли Личфилд приехал? Может, узнаете? Хорошо. – Она кивнула и закрыла телефон. – Он уже внутри.
Двое охранников помогли водителю припарковаться, один из них распахнул дверцу. Карен вышла первой и, коротко переговорив с двумя женщинами в черном, в наушниках, жестом показала Шиффер: «Пора!» По толпе пробежала волна возбуждения, фотовспышки слепили глаза.
Сразу за дверями Шиффер нашла Билли Личфилда.
– Еще один вечер на Манхэттене, да, Билли? – Она взяла его под руку.
К ней тут же подскочила молодая корреспондентка Women’s Wear Daily c вопросом, не даст ли она интервью, потом – молодой человек из журнала New York. Прошло полчаса, прежде чем они с Билли смогли оказаться за своим столиком. Проталкиваясь сквозь толпу, Шиффер сказала:
– Филипп продолжает встречаться с этой Лолой Фэбрикан.
– Тебя это задевает?
– Не должно было бы.
– Вот и не надо. У нас за столом Браммингер.
– Он прямо какой-то неразменный пятак: то и дело лезет под руку!
– Скорее, не пятак, а купюра в миллион долларов, – поправил ее Билли. – Сама знаешь, любой мужчина, какого ты захочешь, будет твоим.
– Ничего подобного. Такое, – она обвела рукой зал, – годится только для мужчин определенного склада. А такие мужчины не всегда желанны.
За столом она поздоровалась с Браммингером, сидевшим напротив нее, тоже в центре.
– Нам очень не хватало вас на острове Сент-Бартс, – сказал он, сжимая ей руки.
– Жаль, что меня там не было, – ответила Шиффер.
– На яхте подобралась отличная компания. Вам обязательно надо к нам присоединиться. Я так легко не сдаюсь.
– Конечно, не сдавайтесь! – С этими словами она уселась. Ее уже ждала тарелка с салатом и кусочками омара. Она развернула салфетку, взяла вилку. Только сейчас она осознала, что сегодня еще не ела. Но не тут-то было: подошедший глава ICSD изъявил желание представить ее человеку, чье имя она не уловила, потом незнакомка стала утверждать, что дружила с ней двадцать лет тому назад, а еще две женщины порадовали ее известием, что они ее поклонницы, и попросили оставить автограф на их программках. Потом пришла Карен и сказала, что пора за кулисы, готовиться к выступлению. Она пошла за ней и стала ждать своей очереди в ряду других знаменитостей, построенных помощниками и друг с другом не знакомых.
– Принести что-нибудь? – деловито осведомилась Карен. – Может, воды? Или ваше вино со стола?
– Ничего не надо, спасибо.
Программа началась. Шиффер стояла, дожидаясь своей очереди. Она видела в щель толпу, заинтересованные лица одних, вежливо-скучающие – других. Ее посетило чувство гнетущего одиночества.
Много лет назад они с Филиппом получали искреннее удовольствие от таких вечеров. Наверное, так получалось потому, что они были молоды и так поглощены друг другом, что каждое мгновение воспринимали как сцену из сентиментального кинофильма. Она разглядела Филиппа в смокинге, в белом шелковом шарфе и вспомнила его руку у себя на талии – мускулистую, твердую, вспомнила, как он выводил ее из толпы и вел через тротуар к машине. Иногда они собирались целой компанией в полдюжину человек и со смехом, с воплями набивались в машину, чтобы мчаться на следующий прием, потом еще на один и так до бесконечности. Домой они возвращались уже на рассвете, когда птицы пробовали голоса. Она клала голову Филиппу на плечо, сонно закрывала глаза.
«Будь моя воля, я бы перестрелял этих птиц!» – злился он.
«Заткнись, Филипп! Какие очаровательные певуньи!»
Разглядела она в щелку и Билли Личфилда. Он выглядел усталым, слишком уж часто ему приходилось в последнее время бывать на таких мероприятиях. Он жаловался ей, что то, что раньше было развлечением, теперь превратилось в рутину. А ведь он прав, решила она. Услышав свое имя, она вышла на слепящий свет, помня, что в конце вечера ничья теплая рука не поведет ее к машине.
Когда она вернулась за стол, главное блюдо уже успели и подать, и унести. Впрочем, Карен позаботилась, чтобы официанты оставили для Шиффер еду. Филе-миньон уже остыл. Шиффер поклевала немного, попыталась поговорить с Билли, но их опять прервала женщина из ICSD, намеревавшаяся и дальше знакомить Шиффер с модельерами обуви. На это ушло еще полчаса, затем к ней подошел Браммингер.
– Как я погляжу, с вас уже довольно, – молвил он. – Хотите, я вас уведу?
– Сделайте одолжение! – радостно воскликнула она. – Может, найдем местечко повеселее?
– Завтра у вас эфир в семь утра, – напомнила ей Карен.
У Браммингера был лимузин с водителем, с двумя телевизорами и мини-баром.
– Как насчет шампанского? – спросил он, вынимая початую бутылку.
Они отправились в «Бокс» и засели в занавешенном кабинете наверху. Шиффер позволила Браммингеру обнять ее за плечи и переплести свои пальцы с ее. На следующий день в колонке светских сплетен появилось сообщение, что их видели обнимающимися и что они, по слухам, встречаются.
Вернувшись во вторник в квартиру Филиппа, Лола раскопала старый номер журнала Vogue с фотографией Филиппа и Шиффер на развороте (этот журнал он по крайней мере не попытался спрятать – хороший знак!). Рассматривая фотографию молодого красивого Филиппа и роскошной юной Шиффер, Лола боролась с желанием отправиться вниз, к Шиффер, и закатить ей сцену. Но на это у нее не хватило духу – вдруг Шиффер даст ей отпор? Потом ей пришло в голову просто выбросить журнал – так же Филипп поступил с ее журналами. Но как быть тогда с удовольствием смотреть на фотографию Шиффер и ненавидеть ее? Она решила посмотреть «Летнее утро».
Этот DVD оказался сущей пыткой. В фильме молоденькая девушка спасала юношу от него самого, до него доходило, что он в нее влюблен, а потом он погибал в автокатастрофе. Сюжет считался автобиографическим, и хотя Филипп не снимался в фильме, все реплики актера, игравшего Филиппа, повторяли его мысли. Следя за любовной историей Шиффер Даймонд и персонажа, подразумевавшего Филиппа, Лола чувствовала себя третьей лишней. При этом ее любовь к Филиппу только усилилась, как и решение его удержать.
