Он новый Ф. Скотт Фицджеральд, напомнил себе Кор. Однажды он напишет своего «Великого Гэтсби», и все почтительно склонятся перед его гением. А пока Аннализа Райс будет его Дейзи Бьюкенен.

«Иногда человеку повезет встретить существо женского пола столь естественное и прелестное, что эта встреча удерживает его от немедленного бегства из адского гадюшника, коим является наш Нью-Йорк», – напечатал он. Через два часа новая запись в блоге Тайлера появилась в Snarker, принеся ему двадцать долларов.

Тем временем Минди Гуч, сидя в своем безликом кабинете в тихом центре Манхэттена, тоже азартно строчила в своем интернет-дневнике. «Когда родился мой сын, – писала она, – я поняла, как далеко мне до суперженщины, особенно в эмоциональной сфере. Я обнаружила, что у меня не хватает эмоциональной энергии на окружающих, включая мужа: все чувства были отданы сыну. Я убедилась, что объем человеческих эмоций не безграничен, а ограничен. Все до капли уходило на ребенка, и мужу ничего не оставалось. Я сознавала, что мне должно быть стыдно, и чувствовала себя виноватой, но не из-за этого. Я стыдилась собственного огромного счастья».

Сбросив файл помощнице, Минди принялась просматривать другие блоги – The Huffington Post, Slate, The Green Thumb (скромный сайт о садоводстве, который оказывал на Минди неожиданно успокаивающее действие) – и наконец, приготовившись к шоку, унижению и остракизму, – Snarker.

Каждую неделю Snarker в пух и прах разносил ее блог в разделе, названном «Кризис мамаши среднего возраста». Читать сочившиеся злобой отзывы посетителей было форменным мазохизмом (некоторые доброхоты откровенно писали: «Я ее ненавижу. Хоть бы она сдохла»), но Минди подсела на это, как на наркотики. Чужая ненависть питала ее демонов самоуничижения и неверия в себя; чтение комментариев стало чем-то вроде виртуального нанесения себе порезов. Чувствовать себя ужасно все-таки лучше, чем вообще ничего не чувствовать.

Однако сегодня в Snarker о ней не оказалось ни строчки. Минди вздохнула с облегчением, хоть и была слегка разочарована: отсутствие комментариев гарантировало на редкость скучный вечер в семейном кругу – не из-за чего будет даже попикироваться с Джеймсом. Она уже хотела закрыть сайт, когда на экране выскочила новая ссылка. Минди открыла статью, прочла первую фразу и нахмурилась: речь шла об Аннализе Райс, ее муже Поле и его аквариуме.

«Вот этого нам совсем не нужно», – озабоченно подумала Минди Гуч. Когда дело касалось дома номера один по Пятой авеню, хорошей рекламой считалось ее отсутствие.

На следующее утро Минди Гуч спозаранку топталась у дверного глазка, поджидая Пола Райса. У ее ног вертелся подросший кокер-спаниель, который из-за нездоровой атмосферы в доме хозяев или вследствие дефектной наследственности взял в привычку бросаться на людей без видимых причин, хотя за минуту до этого дружелюбно вертел хвостом.

Ровно в семь часов створки лифта раздвинулись и в холл вышел Пол Райс. Минди открыла дверь.

– Прошу прощения, – громко начала она.

– В чем дело? – обернулся Пол. В этот момент в приоткрытую дверь выскочил Скиппи, оскалил зубы и бросился на хозяйского недруга, вцепившись зубами в брючину. Пол побледнел. – Уберите свою собаку! – заорал он, прыгая на одной ноге и пытаясь стряхнуть Скиппи. Минди выждала секунду, затем вышла и оттащила спаниеля. – Я могу подать на вас за это в суд! – крикнул Пол.

– Собаки проживают в этом доме на совершенно законных правах, – сказала Минди, скалясь не хуже Скиппи. – В отличие от декоративных рыб. Да-да, – подтвердила она, наслаждаясь удивлением, проступившим на лице Пола. – Я все знаю о вашем аквариуме. Здесь невозможно что-либо утаить.

Вернувшись к себе, она чмокнула Скиппи в носик.

– Умница мой, – проворковала она.

Война была развязана.

Вечеринка по случаю Хэллоуина, куда Лола вытащила Филиппа, проходила не в отеле «Бауэри», а в заброшенном здании по соседству. Лола оделась шоу-гёрл – в расшитый пайетками бюстгальтер и трусики, сетчатые колготки и туфли на немыслимых каблуках. В таком наряде она выглядела потрясающе – хоть сейчас на обложку мужского журнала.

– Неужели ты так и пойдешь? – изумился Филипп.

– А что?

– Ты же почти голая!

– Ой, не более голая, чем на пляже! – отмахнулась она, обвивая шею меховым боа. – Так лучше?

Пытаясь проникнуться духом праздника, Филипп оделся как сутенер – в полосатый костюм, белые очки и шляпу из меха. На Восьмой улице Лола купила ему поддельное бриллиантовое колье, с которого свешивался облепленный псевдобриллиантами кулон в виде черепа.

– Правда, прикольно? – восторгалась Лола, когда они шли на вечеринку. На улицах было тесно от гуляющих обывателей, одетых в самые немыслимые костюмы.

Да, признал в душе Филипп, взяв Лолу за руку, это и вправду забавно. Он много лет не веселился подобным – признаться, довольно дурацким – образом. Что с ним произошло? Отчего он стал таким до тошноты серьезным?

– Вот увидишь, тебе понравится Тайер Кор, – сказала Лола, увлекая его вперед, держа за руку, как маленького, – Филипп шел медленнее ее.

– Какая еще Кора? – сострил Филипп, но, заметив раздраженную мину Лолы, поспешил добавить: – Знаю, знаю, молодой импресарио, который хочет стать писателем.

– Не хочет, а уже стал, – поправила Лола. – Он каждый день пишет для Snarker.

Филипп улыбнулся. Лола была решительно не способна понять разницу между литератором и графоманом, оригинальностью и подражанием. В ее представлении блоггер приравнивался к писателю, а участница реалити-шоу – к актрисе. Да уж, что выросло, то выросло, напомнил он себе. Молодое поколение сформировалось в условиях навязчивой демократии, где все равны и каждый победитель.

Перед ветхим даже на вид домом собралась толпа. Крепко держа Лолу за руку, Филипп пробился ко входу, где их ждали два парня с пирсингом на лицах – трансвестит в розовом парике и рыжий Тайер Кор собственной персоной, с сигаретой в зубах. Он пожал Окленду руку.

– Это вечеринка терминаторов, – сказал Кор. – Дом завтра сносят. Мы должны разнести его сами и успеть до приезда легавых.

Филипп и Лола вошли в подъезд и поднялись по деревянной лестнице. Внутри было жарко, в воздухе плавали сизые полосы дыма, освещенные одинокой лампочкой. Под лестницей кто-то громко блевал, временами заглушая гремевшую наверху музыку – динамики стояли на подоконниках. В помещении было не повернуться.

– Что-нибудь будет? – прокричал Филипп в ухо Лоле.

– Нет, тусуйся просто так. Смотри, как здорово! – отозвалась она.

Они протолкались к наскоро сооруженному бару, где получили по красной пластиковой чашке с разбавленной водкой и клюквенным соком без льда.

– Когда мы отсюда уйдем? – прокричал Филипп, стараясь переорать оглушительную музыку.

– Ты что, уже хочешь уйти? – изумилась Лола.

Филипп огляделся. «Я никого здесь не знаю», – думал он. Все они юные, с гладкими лицами, молодой агрессией, охорашиваются и орут друг на друга. И музыка – слишком громкая, бьющая по нервам, без различимой мелодии. Собравшиеся танцевали, вертя бедрами, а головы и плечи оставались неподвижными. «Я так не смогу», – понял Филипп.

– Лола! – прокричал он ей на ухо. – Я пошел домой.

– Нет! – взвизгнула она.

– А ты оставайся, повеселись. Жду тебя дома через час.

Домой по Пятой авеню Окленд шел с чувством облегчения и недоумения. Для него не могло быть ничего хуже, чем остаться в переполненной, душной комнате на препаскудной вечеринке. Что там хорошего? «Тоже мне оттянулся!» Но ведь тридцать лет назад он ходил на подобные вечеринки, и ему действительно было весело! Была «охота на мусор»[17] в кроссоверах, бесконечные походы в маленькие прокуренные бары и дорогие клубы с новой темой каждый вечер. Он помнил клуб в старой церкви, где желающие танцевали в алтаре, и другой, в заброшенном туннеле метро, куда ходили зарядиться кокаином. Манхэттен был огромной дискотекой, где всегда царили веселье и шум. Однажды жаркой августовской ночью они с Шиффер без приглашения явились на вечеринку трансвеститов, проходившую на подгнившем пирсе на Гудзоне. Несколько участников спьяну свалились в воду, и их спасали приехавшие по вызову пожарные. Филипп и Шиффер хохотали до слез, пока она не сказала, держась за болевший от смеха живот: